Потом и я с ними лично устрою что-то вроде зачетов – но не сегодня, а то у меня рука тяжелая, а к прокурору мне еще рано. Собирайте прямо сейчас эту банду, сгоняйте этих деклассированных морских котиков с их нагретых лежбищь и начинайте. А то они у вас только матрасы научились целыми днями проворачивать, а это вредно для их молодых, цветущих организмов! Еще раз меня мордой – в это самое, за них ткнут – я их вместе со всеми вами по реям развешу! А сейчас мне на “Самум”, хочу с его командиром поделиться огнем боевого задора, который во мне из-за него распалили! – сказав это, энергичный комдив полетел разбираться с другими виновниками своих “позорных подъемов” на пресловутом большом докладе.

Сказано – сделано. Курсантов подняли из кубриков, осмотрели. Затем изругали и раскритиковали их внешний вид и заставили привести себя в порядок. Наконец, вспомнив, для чего они, собственно, находятся здесь, на флоте, а еще точнее – на боевых кораблях, а не в родном уютном институте, они расселись за столы в столовой команды. Первым готовился выступать замкомдива по воспитательной работе, но его срочно вызвали куда-то в свой вышестоящий отдел. Как назло, ни одного офицера – воспитателя под рукой не было, чтобы заменить его на занятиях. И тут он услышал громовой голос старшего мичмана Егоркина, который убеждал помощника командира, что скудный запас краски должен достаться именно ему и никому больше. Тот ни в какую не соглашался и яростно отбивался.

– Александр Павлович! Идите ко мне в каюту! – радостно заорал замкомандира, которому пришла в голову одна светлая мысль, позволяющая сразу же радикально решить возникшую проблему. Тот подошел и доложил о своем прибытии.

– Палыч, выручай! – оставив официальный тон, просительно заговорил офицер. Твою проблему с краской решим – я с тобой солидарен, и комдив, я полагаю – тоже. Он сумеет убедить в этом вашего “пома”. А сейчас проведи занятие с курсантами, пожалуйста! Меня вон вызывают за очередной неструганной морковкой в соответствующее место. Бывает, понимаешь, работа такая, а ты им пока про боевые традиции расскажи, про личный состав, морскую культуру – ну кто у нас еще на это способен? – офицер подлил бальзам на душу старого служаки.

Пока Егоркин соображал, как отвертеться, замкомдива схватил фуражку и скрылся, посчитав вопрос решенным. Делать нечего, вздохнув и смяв приготовленную было сигарету, Палыч заспешил в столовую – нехорошо, когда тебя долго ждут люди. Дежурный по низам доложил о готовности группы к занятию и Егоркин начал. Что было дальше, мы узнали позже из конспекта одного из курсантов.

Конспект лекции Егоркина, привезенный в родной институт и внимательно изученный на кафедре общественных наук.

Мне вот тут лекцию поручили прочесть, хотя я “заточен” явно не под это, не под роль лектора. Вот могу рассказать вам, а еще лучше – провести практические занятия про всякие там корабельные механизмы, оружие, палубные устройства, дельные веши… Научить, наконец, делать собственными руками кое-что из того, что должен уметь любой приличный моряк, чтобы вы тоже когда-то смогли своим матросам что-то показать на примере, а не объяснять “на пальцах”, да. Кстати, а что такое дельные вещи, например? Ага, вы считаете, что это вещи которые делают? Я представляю, что бы вы сделали! Мне все ясно! Значит, так: остальные мои вопросы считать риторическими и не отвечать на них. Не надо меня так расстраивать! У меня нервы слабые, а вообще-то, я – человек терпеливый, и всякие нарушения порядка и пререкания могу д-о-о-лго терпеть – может быть, целых секунд двадцать! А дальше – не надо бередить раны сердца на моей седой волосатой груди. Один раз меня расстроили, я стукнул кулаком по столу – стол пришлось менять по причине полной непригодности. Головы менять нечем! Все уяснили? Итак, поехали!

Почему мне, мичману, поручили выступит перед вами, будущими офицерами? Это тоже риторический вопрос и я вам сам честно отвечаю – не знаю! Очевидно, потому что первый попался под руку – так на флоте всегда получаешь и плохое, да и хорошее тоже. А еще, наверное, для того, чтобы безо всяких там теорий рассказал о суровой практической прозе жизни. Ибо теорию в вас и так вкладывают в училище, тьфу, то есть в институте. Куда вкладывают? Ну, это смотря от индивидуальных конструктивных особенностей! Например, некоторые считают, что обычно думают головой и якобы там же складывают знания. А вы, товарищ курсант, согласны?

Для чего учится морской офицер? Для корабельной службы. А корабль для чего? Кому сказал – вопросы риторические, я сам на них отвечать буду, а то вы тут … Для войны! А поле боя для корабля – это море. А поэтому не может быть ничего на корабле, чего бы офицер не должен бы знать и уметь. Моряка всегда долго учили, даже не взирая на кипящие войны! И мы, и немцы и англичане морского офицера в последнюю войну готовили несколько лет, а пехотинца, танкиста, артиллериста и даже летчика – всего несколько месяцев. А почему? Да потому, что море-океан считает любой корабль чуждым явлением на своих просторах – и поверхности, и где-то в темных глубинах. Поэтому, недоучка в море просто опасен и для себя, и для корабля. А ведь надо не только преодолевать это буйство стихии, но и воевать с умным и хорошо обученным врагом. А поэтому надо знать и всю многовековую теорию, и весь многовековой опыт. А он не помещается в несколько месяцев, хоть ты тресни. Недоучка в океане – не только сам жертва, но и потенциальное орудие убийства для своего собственного экипажа! Повторюсь, для океана человек в море – чистое недоразумение, вот он и старается устранить это недоразумение при каждом удобном случае, цепляясь за каждую ошибку, за каждое проявление морской неграмотности и профанации. Причем, не только у моряка-профессинала, командира, но и у его подчиненных! Каким образом? А все дело в том, что для жизни и боевой работы корабля в нем невероятным образом, и мыслью разных гениев собраны всякая жидкость и электричество, мощное напряжение и сырость, масло и кислород, гидравлическая жидкость и сжатый воздух. За тонким бортом плещутся с виду безобидные волны, но случись шторм – они так лупят по бортам, словно многотонной кувалдой, так что трещит обшивка, вылетают заклепки, и рвутся надежные сварные швы. а уж сальники… Ага, кто-то уже плечами передернул! Быть осторожным в меру у нас – надо, а вот тупо этого бояться нельзя! Сами по себе эти среды относительно безобидны, в обычном “штатном” состоянии, и, чтобы произошла авария, – их надо как-то соединить. Вот для этого-то стихии и нужны разгильдяи и растяпы, и недоучки – как таковые! Вот именно они-то, чаше всего и создают эти самые удобные случаи.

Вопрос: какая предупреждающая окраска на самых опасных живых объектах в природе? Скажете – красная или оранжевая? Отвечаю – дезинформационная брехня! – Егоркин гордо оглядел публику и назидательно поднял к подволоку, почти упершись в него, толстый и твердый, как стальной дюймовый прут, указательный палец с несмываемыми следами масла на нем. И голосом лауреата Нобелевской премии изрек, как видно ожидая аплодисментов:

– Самая опасная – полосатая! Именно в нее окрашены тигры, пчелы, осы и … матросы в тельниках. Курсанты, кстати сказать тоже – чтобы офицеры в училищах не очень расслаблялись. Даже зебры полосаты – в знак того, что это самая плохо дрессируемая лошадь в природе! Ага, теперь вы поняли закономерность и неслучайный выбор окраски нательных рубах введенных еще в позапрошлом веке. Историки говорят, это чтобы матрос был заметнее на фоне парусов. Да, были времена – ходили боевые корабли по морям под облаками белоснежных парусов, которые ставили быстрые и лихие марсофлоты. Подозреваю, что и тогда были сложности с ними, так сказать социально-классового плана. Кстати, когда в нашей стране наступил бардак и воцарились смутные времена. То в тельники переодели и армию, и “погранцов” и даже ОМОН – милицию вместе с МЧС. Чтобы значит, народ особо не обольщался, и знал, кого бояться!