Среди близких друзей, партнеров и добрых знакомых автора были и есть русские и украинцы, татары и азербайджанцы, казахи и армяне, арабы и немцы. А также чеченцы, китайцы, башкиры и один танзаниец из Дар-эс-Салама. Черный, как хорошо начищенный ваксой сапог, но с золотым характером. Об американцах, итальянцах, поляках, чехах и французах не стоит и упоминать. После чего досужие разговоры о той или иной торговой мафии или засилье понаехавших его страшно раздражают.

Не потому, что этих мафий не существует, – они есть. Но если их не будет, придут те, кого по простоте душевной считают и называют своими. И совсем не факт, что они будут лучше. Что население Москвы с некоторым изумлением для себя и обнаружило после памятной войны 90-х за городские рынки. Многие из которых, в конечном счете, русские группировки отбили у группировок кавказских. Что не уменьшило цен и не увеличило ассортимент ни на йоту.

Твердая приверженность к интернационализму отнюдь не означает того, что все люди обладают одинаковыми привычками и традициями. И что традиции одних не могут быть абсолютно неприемлемыми для других. Что в первую очередь касается каннибализма – почтенного занятия аборигенов Южных Морей, Западной Африки и некоторых других регионов. Для евреев, к слову, исторически невозможного. По причине уже упомянутого в настоящей книге строгого запрета на употребление крови. Или рабовладения. Благополучно дожившего в современной Мавритании или Саудовской Аравии до настоящего времени, несмотря на формальный запрет.

Опять же, при прискорбном с экономической точки зрения, хотя и благородном требовании для евреев отпускать раба на седьмой год службы. Которое этих евреев обременяло, пока все прочие как владели рабами, так спокойно и продолжали их эксплуатировать. Хоть на седьмой год. Хоть на двадцать седьмой. Племена и кланы, а также этносы и субэтносы у людей разные. Религии разные. И обычаи разные. Но евреи, разошедшиеся по ойкумене, населенной людьми всех национальностей, цвета кожи и цивилизационной принадлежности, – пример того, как меняется единое целое в диаспоре, в главном оставаясь собой.

При том, что в Древнем Риме были евреи гладиаторы, ланисты и легионеры. В США – ковбои, трапперы и гангстеры. В России – кантонисты, колонисты и даже «умные евреи при губернаторе». И, как сказано классиком, жили они в обществе. Так что не могли быть свободны от общества. Что в полной мере касалось и СССР. Точнее, того социума, состоявшего из отказников, культурников и религиозников, который мы описали выше. Вчерне и вкратце. Но для начального знакомства сойдет и так.

И было это еврейское независимое движение полным-полно самых что ни на есть нееврейских элементов. Мужей и жен. Друзей и сослуживцев. Ближних соседей и дальних родственников. Вроде супруга Леры Бабаевой физика-лазерщика Кости. Или Наташи Бехман – будущего торгпреда Государства Израиль в Москве. Хорошо известной всем, кто налаживал с Израилем в 90-е экономические связи. Этнической немки чистого разлива. Или, как шутили в отказе, «еврейки по мужу».

Опять-таки, вокруг стойкого еврейского ядра с самосознанием современного типа, во многом сформированным КГБ и КПСС в их неустанной сизифовой борьбе за советского человека, возникла обширная академическая и околоакадемическая периферия из специалистов, евреями и еврейскими штудиями занимавшихся. Лезов и Тищенко, Юхнева и Черенков – несть числа религиеведам, историкам, этнологам, психологам, социологам, археологам и архивистам, которые составляли этот слой. Знаний о евреях там было больше, чем у большинства евреев. Преданной заботы о сохранении еврейских древностей, фольклора, традиций и обычаев – тоже.

Тем более все то, от чего евреи на протяжении десятилетий бежали как черт от ладана, видя в приметах старого быта проклятие черты оседлости и примету, по которой их будут узнавать на очередной селекции – неважно, в чьем концлагере, для ученых, не стесненных по пятому пункту, было предметом тщательного изучения и сохранения. За что низкий им поклон. И благодарная память от всего еврейского народа.

Как и всем тем, кто не стеснялся поднять голос на партийно-профсоюзных шабашах, организуемых по случаю отъезда. Позорных. Но когда они шли по всей стране, совсем не смешных. Как и собрания трудовых коллективов по случаю очередного арабо-израильского инцидента. А также очередной войны на Ближнем Востоке. На которых положено было клеймить агрессора.

Несмотря на уморительно-ядовитое «как мать говорю и как женщина», клеймили массово. Благо это была возможность сказать о евреях то, что антисемитам хотелось. Называя их при этом сионистами – ну, и далее от всего сердца. Кто по написанному. Кто своими словами. Хотя времена были уже вегетарианские. И стараться было незачем. Выживание от этого не зависело. Разве что карьера. Которую, повторим еще раз, многие ценили ниже, чем своих еврейских друзей и сослуживцев. Включая бытовых антисемитов.

Ну и, как всегда, особый случай представляли мужья и жены. Особенно те, кто поженился в войну или сразу после нее. На фронте. Или в послевоенную разруху. Без особых мыслей о материальном благополучии. Лишь бы рядом был кто-то, к кому можно было прислониться. Свой. Не до того им было, чтобы привередничать. Немалая часть этих союзов представляла, как принято говорить, гражданские браки. Люди жили годами. Иногда десятилетиями. Растили детей. Но по каким-то причинам не расписывались. Что не мешало им быть семьей. И признаваться в качестве таковой всей их родней, знакомыми и соседями.