— Мне не нужно лечение. Я сама справляюсь.

— Я тобой горжусь — для этого нужна огромная сила воли.

И это редко работает.

— Если тебе вдруг понадобится лечение… — Увидев, как на лице ее заходили желваки, я быстро добавила: — В амбулаторном режиме, конечно. Можешь пожить у меня. Я с радостью все оплачу.

Она встала.

— Ты не можешь остановиться, да? Думаешь, что помогаешь? Да от тебя вообще никакойпомощи!

Она подхватила рюкзак и ушла. Я еще постояла, чувствуя, как горит от смущения лицо, как закипают в глазах слезы, как сжимается сердце.

Котик скрылся под водой, и только рябь говорила о том, что он вообще здесь был.

Остаток дня я провела в саду, зализывая раны. Слова Робби, а потом Лизы ударили точно в цель — я понимала, что они в чем-то правы. Я всю жизнь испытывала стремление помочь окружающим, исправить их — именно это стремление и привело меня в психиатрию. Со временем мне стало ясно, что людям можно только дать инструменты, но работать они должны самостоятельно. Но тяжело оставаться в стороне, когда речь идет о твоей семье.

Мне вспомнился Гаррет — как он злился после развода родителей, как тяжело мне было с ним общаться. Когда мы с Полом съехались, Гаррет ополчился на меня и однажды даже полез в драку с криками, что ненавидит меня. Тем важнее было то, что в конечном итоге он принял меня. Я вспомнила, что собиралась отдать ему инструменты. Когда он взял трубку, я буквально онемела от боли — голос его звучал точно так же, как у Пола.

— Алло, — повторил Гаррет.

Я взяла себя в руки.

— Гаррет, привет, это Надин.

— Ничего себе. Я как раз думал, что надо бы нам повидаться.

Он рассмеялся, и легкий звук его смеха, так не похожего на бархатистый смех Пола, помог мне прийти в себя и расслабиться. Когда Пол умер, мне было еще тяжелее, потому что они были очень похожи — белокурые и светлокожие. Но Гаррет унаследовал изящные руки своей матери, а у Пола были большие ладони — действовавшие, однако, очень ловко, когда он орудовал скальпелем или брал на руки котенка. Гаррет мечтал вслед за отцом стать ветеринаром, но в детстве его сильно покусали собаки, и с тех пор он побаивался животных. Вместо этого он занялся фотографией и достиг больших успехов.

Я рассказала ему об инструментах отца и спросила, не хочет ли он их забрать.

— Отлично. Я как раз купил дом и строю студию.

— Все-таки купил? Поздравляю! А как успехи с фотографией?

— Все прекрасно. Телефон звонит не умолкая.

— Это просто замечательно. Ты настоящий мастер!

— Спасибо. Приходи как-нибудь посмотреть мою студию.

— С удовольствием.

— Как Лиза? Есть новости?

Я заколебалась, не зная, как лучше ответить: как всегда, когда меня спрашивали о дочери, меня охватывали печаль и стыд за свои промахи.

Вспомнив, что Гаррет ждет ответа, я сказала:

— Живет на улице где-то в центре Виктории.

— И что, по-прежнему принимает наркотики?

Мне хотелось встать на ее защиту, но в его голосе прозвучала нотка осуждения — и, честно говоря, это было осуждение меня как матери: «Как ты могла это допустить? Ты доктор, а своей дочери не помогла?»

— По-моему, сейчас она завязала, но я не уверена.

— Кошмар, конечно. Представляю, как тебе тяжело, — сказал Гаррет. — Я сам много о ней думаю. Главное, не вини себя — это ее выбор.

Я всегда буду винить себя, тем не менее слышать его слова было приятно. Мне вдруг пришло в голову, что Гаррет — чуть ли не единственный мой родственник, единственная моя связь с Полом. Мы поговорили еще немного и условились, что он придет ко мне на неделе. Повесив трубку, я порадовалась, что позвонила ему.

Остаток недели я посвятила работе, хотя каждый вечер исправно отправлялась на поиски Лизы. Увидев как-то раз высокую темноволосую девушку с похожими повадками на входе в парк, я поспешно припарковалась и бросилась за ней. Это оказалась проститутка, которую я застала со шприцом в руке. Торопливо извинившись, я поспешила уйти, а вслед мне летели ругательства. Как-то вечером мне позвонили со скрытого номера, но когда я сняла трубку, в ней звучали гудки. Мне хотелось верить, что это Лиза.

Я пару раз встречала в больнице Кевина, и он с неизменным дружелюбием интересовался, как у меня дела. Как-то раз во время перерыва мы пили вместе кофе, и я рассказала, что люблю возиться в саду. «У меня лучше всходят сорняки», — ответил он. Я пообещала показать ему свои деревца бонсай, а он сказал, что научит меня играть на гитаре. Я с удивлением узнала, что они с коллегами организовали группу «Добрый доктор» и принялась дразнить его фанатками.

— Мы, между прочим, крутые парни, — рассмеялся он. — Выступаем на Рождество и летом. Пациенты нас любят — и не потому, что мы их колем.