Мрачный восторг?

От чего? Одним взмахом пера, росчерком — даже не писал сам, а подписал только — отказаться от четверти царства!

Но ведь на бумаге. Земли-то еще предстоит отвоевать. А не подпишешь — не завоюешь, И все-таки обещано слишком много.

А может быть, в этом и дело? И не умный Дмитрий в восторге, а алчный зарвавшийся Мнишек, утративший чувство реальности?

Уж он-то ликует. А на него устремлен взгляд «задумчивый»…

Такой же взгляд был у Дмитрия, по всей видимости, и в Кракове, когда в доме, принадлежавшем иезуитам, — он пришел туда тайно, переодетый в бедное рубище, закрывая лицо, — принял он тело Христово с миропомазанием от римского нунция…

Тогда ликовали иезуиты или францисканцы — есть письмо папы Павла V, где он утверждает, что именно они, а не иезуиты приняли Дмитрия в католичество, — в надежде подчинить себе «все неизмеримые страны Востока».

Много обещал всем молодой рыжеволосый человек. А они в упоении и не замечали, что обещает больше, чем хочет да и вряд ли может дать. Но что он мог поделать! Подобно Ричарду III, Дмитрий отдавал полцарства за коня.

И коня получил.

Оставалось поставить ногу в стремя.

А другие уже скакали.

Скакали воинские отряды, собирались любители славы и наживы, верхом скачут гонцы, в каретах мчат послы. Началось движение, которое уже не остановить.

Царь Борис в Москве, правда, не скакал. Он метался. Как утопающий за соломинку, хватается он за наивные доказательства «неподлинности» претендента.

Первые опровержения содержат версию о монахе, бежавшем в Польшу еще в 1593 году. Потом, по всей вероятности неожиданно для Годунова, выяснилось, что речь идет о хорошо известном ему Отрепьеве, относительно которого были своевременно даны, но не выполнены надлежащие распоряжения…

Можно представить себе гнев и ярость Бориса!

Можно представить и состояние дьяка Смирного-Васильева, которому было приказано отправить Григория Отрепьева под крепким присмотром в Кириллов монастырь.

В монастырь, в заключение, а не к королевскому двору в Польшу!

Почему же «вор» там?!

Свидетельствуют очевидцы: Смирной стоял перед царем, как мертвый, и ничего не мог отвечать.

Да он и был уже мертвый. Борис только выбирал казнь пострашнее.

И придумал.

Он велел «считать» Смирного.

«Считать» в то время означало ревизию. Многие ли из российских должностных лиц способны и сегодня выдержать такое испытание? У Смирного надежд не было. Царь поступил в своем характере. Не за ослушание или халатность был забит до смерти дьяк, а за воровство и мздоимство — «начли на него множество дворцовой казны» и били, пока не умер.

Называлось это правёж. Слово «правеж» родственно словам «право» и «правда». Формально поступили по закону и справедливости. Но есть еще одно родственное слово — «расправа». Трудно было придумать казнь мучительнее…

Но значит ли расправа над Смирным, что в тождестве Отрепьева и Дмитрия Борис больше — во всяком случае, официально — не сомневается? Посник Огарев отправлен к королю с царским представлением, в котором говорилось:

«В вашем государстве объявился вор расстрига, а прежде он был дьяконом в Чудовом монастыре и у тамошнего архимандрита в келейниках, из Чудова был взят к патриарху для письма, а когда он был в миру, то отца своего не слушался, впал в ересь, разбивал, крал, играл в кости, пил, несколько раз убегал от отца своего и наконец постригся в монахи, не отставши от своего прежнего воровства, от чернокнижества и вызывания духов нечистых.

Когда это воровство в нем было найдено, то патриарх с освященным собором осудили его на вечное заточение в Кириллов Белозерский монастырь, но он с товарищами своими, попом Варлаамом и клирощанином Мисаилом Повадиным, ушел в Литву.

И мы дивимся, каким обычаем такого вора в ваших государствах приняли и поверили ему, не пославши к нам за верными вестями».

В Москве удивляются.

Подлинно ли, однако, удивляются?

В самой грамоте есть фраза, способная вызвать в этом сомнение.

«Хотя бы тот вор и подлинно был князь Дмитрий Углицкий, из мертвых воскресший, то он не от законной, а от седьмой жены».

Аргумент этот, в сущности, находка для сторонников самозванца. Если уж сам царь допускает возможность того, что Отрепьев «подлинно князь Дмитрий Углицкий», пусть и не имеющий юридических прав на наследство, то как же мы можем сомневаться!

Виват, царевич Димитрий Иоаннович!

И на слабую и явно с перебором — отца не слушался! — составленную грамоту Дмитрий отвечает той, что уже цитировалась: