Далее в своей ироничной манере, с нередкими передергиваниями Колесник описал похороны.

«Рано утром, проснувшись в гостинице „Интерконтиненталь“ и выглянув в окно в надежде увидеть хорошую погоду (она мне сегодня бы пригодилась), я увидел тучи и толпу человек в пятьсот, идущих от автобусов по направлению к центру города. В руках они несли плакаты и красные знамена, так что было понятно, что люди идут проводить Слободана в его последний путь (они, может, не понимали, что это и для них если не последний, то предпоследний путь уж точно, ибо со смертью господина их дело, которое давно перестало побеждать, теперь окончательно проиграно).

До начала прощания было еще часа три, и я подумал, что организаторы похорон уже оставляют о себе благоприятное впечатление: они демонстрировали хорошую форму задолго до старта мероприятия. Приехав на площадь перед зданием союзной Скупщины (парламента Сербии и Черногории), я убедился, что не ошибся. За час до начала церемонии прощания она уже была чуть не наполовину заполнена. Здесь было уже не меньше тридцати тысяч человек. Просторная сцена была разделена на три части. На центральной ножом подрезали под размер подмосток розовый ковролин и застилали красным бархатом небольшой столик на раскладных металлических ножках, который я рискнул бы назвать журнальным. Кусок бархата был огромным, и, как им ни застилали столик, все равно было ощущение, что на трибуне лежит груда бархата, а под ней есть какой-нибудь приятный для горожан сюрприз.

Я не сразу понял, что столик застилают бархатом потому, что на нем будет стоять гроб с телом Слободана Милосовича. А когда я это понял, то, конечно, испугался за тело, так как слишком хорошо представил себе, как раскладные ножки подломятся под тяжестью величия отлетающей от него души экс-президента Югославии — а может, от дуновения ветра или от предсказуемой дрожи в ногах у членов почетного караула.

Но организаторы все-таки наконец догадались сложить ткань вчетверо и укутали столик, подоткнув бархат под ножки. Я даже удивился, как нарядно в итоге получилось.

Толпа на площади стремительно росла. За четверть часа до начала здесь было не меньше ста тысяч человек, а еще через полчаса — больше двухсот. Таким был украинский Майдан в его лучшие дни. Уже не было, насколько хватало глаз, ни сантиметра, казалось, земли и асфальта, не занятого людьми.

Толпу отгородили от сцены турникетами. В двухметровый зазор между ними пытались просочиться разнообразные люди. Так, появился безногий инвалид с внешностью растолстевшего и подобревшего Че Гевары. С ним были два мальчика и одна девочка, одетые в ладно скроенную по их фигуркам форму вохровцев.

На подмостках для прессы, справа от той части сцены, где должен был стоять гроб с телом, возник беспокойный человек в чистой белой майке поверх грязной куртки, с плакатом в руках. Он кричал, обращаясь к людям за ограждением, что Слобо жив, а они этого не понимают. Потом он заплакал и стал лихорадочно доедать кусок бигмака, который был у него, оказывается, все это время в руках.

Этого человека хотели снять со сцены, и тогда он, уже подкрепившись, опять раскричался. Потом спрыгнул на асфальт и орал уже оттуда. Он, впрочем, внес в результате сильнейшее оживление в молчавшую до сих пор толпу. Она начала скандировать: „Сло-бо!“

Какие-то парень и девушка подтащили тем временем к сцене значки с изображением господина Милосовича (эти значки накануне продавали по пятьдесят динаров за штуку) и с траурной каймой, отрезающей часть значка (как при игре в ножички), и стали бросать их в толпу. Началась давка, я услышал крики о помощи. Парень с девушкой, наверное, приняли их за мольбы о новых значках и стали еще активнее забрасывать толпу значками. Так что, когда вечером я услышал, что при проводах Слободана Милосовича два человека погибли в давке желающих проститься с ним, я не удивился.

Сквозь толпу к сцене время от времени продирались герои Сербии, известные и неизвестные. По явился бывший премьер Югославии Момир Булатович, которого благодарные горожане накануне зацеловали, я думал, до смерти. Но нет, он пришел целый и невредимый и снова прошел сквозь строй жадно целующих его женщин и мужчин.

Время от времени толпа начинала скандировать „Рус-си-я!“. Эти крики не смолкали несколько минут, когда появились депутаты Константин Затулин, Геннадий Зюганов и Сергей Бабурин. На родине их в лицо знают уже, по-моему, не так хорошо.

Я вдруг увидел, что прямо к сцене уже подъезжает небольшой минивэн. На нем были крупно написаны адрес и телефон фирмы „Радович“. Горожане, очевидно, хорошо знали, что это за фирма, потому что засуетились. За минивэном шли еще несколько машин. Когда он поравнялся со мной, я заглянул внутрь и увидел, что он пустой. Гроб с телом, очевидно, был в микроавтобусе Mercedes, который шел четвертым. То есть первая машина была отвлекающим маневром. А еще говорили потом, что Слободану Милосовичу не оказывали почестей, подобающих государственному деятелю…