К чести Майлза, следовало сказать, что он даже не попытался опровергнуть обвинение. Невозмутимо пожав плечами, он спросил:

– И что же?…

– А то, что я положу этому конец.

– Не выйдет, – прошипел Майлз. – Держитесь от меня подальше, Эшуорт, и я не доставлю вам неприятностей. Это коммерция. Ничего личного.

– Для меня это – личное.

Рис шагнул вперед, вынудив Майлза отступить.

– Если вы во время войны перевозили французские товары, пусть в самых небольших количествах, то для меня это – личное. На деньги от вашей «торговли» могла быть куплена та пуля, которая прошла через это плечо. – Рис ткнул пальцем в старую рану. – Еще несколько дюймов, и попала бы в сердце.

Гидеон молча стиснул зубы.

– Не я в этом виноват! – выпалил он наконец. – И ведь пуля не нашла свою цель, верно?

– Да, вполне. Так что забудьте обо мне. Поговорим о других. Сколько бренди ушло на оплату каждого штыка или сабли, пронзивших тела моих солдат?

– Не знаю. – Глаза Гидеона сверкнули. – Полагаю, ровно столько, сколько потребовалось для того, чтобы жители деревни не умерли от голода после того, как вы покинули Девоншир.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

– Полагаю, вы правы, – пробормотал наконец Майлз. – Это и впрямь личное.

– Разумеется, – кивнул Рис.

– Так вот, Эшуорт, у вас есть неделя, чтобы убраться из моей деревни. Иначе я лично об этом позабочусь.

Рис рассмеялся и покачал головой:

– Вы или ваша армия? О, погодите, я забыл! Армиям тоже не удалось меня убить.

– Неделя, ясно? – Майлз попятился к двери, остановившись лишь для того, чтобы добавить: – Я вернусь через неделю. И не дай Бог, если застану вас здесь!

Едва за Гидеоном закрылась дверь, как Рис о нем забыл. Можно подумать, он позволит какому-то гнусному контрабандисту решать, какое время он имеет право находиться на своей земле. Абсурд!

Подойдя к стойке, он сел на табурет и увидел, что Мередит открывает новый бочонок с вином – при этом напрягавшиеся мышцы рук разительно контрастировали с тонкими чертами лица и изящной фигуркой.

– У вас нет служанки, чтобы помогала по вечерам? – спросил Рис, оглядывая комнату.

Мередит покачала головой:

– Сейчас нет. Постоянная служанка родила несколько недель назад. Не знаю, когда она сможет вернуться.

– Когда прибудет следующий почтовый дилижанс?

– Завтра.

– Могу я попросить несколько листочков бумаги и чернила?

Мередит молча пожала плечами, продолжая раздавать стаканы с вином. Но через несколько минут на стойке словно сами собой появились два листочка тяжелой кремовой бумаги, перо и маленькая чернильница.

– Кому вы пишете? – спросила она, поставив локти на стойку. – Другу?

– Не совсем.

На самом деле Джулиан Беллами вполне мог оказаться врагом. Вместе с Рисом и герцогом Морлендом Беллами был одним из трех выживших членов «Стад-клуба». Он был ближе всех к Лео, и, судя по всему, трагическая смерть друга его потрясла. После гибели Лео Беллами казался человеком одержимым, полным решимости найти и поставить перед судом его убийц.

Но в последние недели нашлись свидетели. Если верить шлюхе, видевшей, как убивали Лео, Беллами мог иметь какое-то отношение к преступлению.

Рис хотел попросить Морленда переслать его вещи в Девоншир. В школьные годы они обменивались не столько словами, сколько ударами, но теперь Рис считал Морленда своим другом. Однако сейчас герцог проводил медовый месяц в своем кембриджширском поместье, так что у Риса не оставалось иного выбора, кроме как написать Беллами. Убийца или нет… но больше некого было попросить об услуге.

Рис медленно выводил буквы огрубевшими пальцами. Следовало постараться, чтобы получилось разборчиво.

Написав полстраницы, он уронил перо и пошевелил пальцами.

– Почему бы вам не пустить в ход левую руку? – неожиданно спросила Мередит, кивнув на его скрюченную правую. – Почему вы пытаетесь ей писать? Вы же левша.

«Откуда она знает?» – удивился Рис. Да, он действительно был левшой. Но каждый раз, когда он в детстве пользовался левой рукой, отец бил его. Пришлось переключиться на правую. Тогда его стали бить за плохой почерк. Поэтому он стал упорно практиковаться, пока его каракули не стали довольно разборчивыми.

Но тогда его стали бить по другим причинам.