Шрифт:
Непонятно было, кто кого разбудил – он ее или она его. Но через густой, похожий на вату туман к ней вернулось сознание. Их ноги так переплелись, что она не сразу поняла, какая принадлежит ей. Впрочем, особого значения это не имело. Едва ее ресницы затрепетали, Рис нашел ее губы. О, как приятно, когда тебя будят поцелуями! Она снова закрыла глаза, вознамерившись немного полежать в дремотной дымке. Но он стал целовать ее губы, щеки, лоб. И нежность его поцелуев составляла восхитительный контраст с твердостью мужской плоти, настойчиво прижимавшейся к ее бедру.
Извиваясь в его объятиях, Мередит стала отвечать на поцелуи, одновременно гладя все, до чего могла дотянуться. Гладила его коротко стриженные волосы, затылок, лепные мышцы плеч и спины. Тихий стон вырвался из груди Риса, когда она провела ногтем по его соску. Мередит тут же повторила ласку.
Как мог человек дожить до тридцати одного года, не зная, что боится щекотки? Подумать только, что ни нянька, ни друг, ни любовница, ни – прости Господи – отец никогда не играли с ним! Увы, в детстве он постоянно подвергался избиениям… жил безо всяких привязанностей…
Сердце Мередит болезненно сжалось при мысли о его кошмарном детстве и юности.
Но теперь она, став взрослой, готова была сделать все, чтобы восполнить потерянное… Прежде чем они встанут с этой постели, она коснется его повсюду. Нежно, исполненная желания. И не только пальцами, но и губами и языком. Он был для нее неисследованной страной, девственной территорией. Но после сегодняшней ночи все изменится. Она заставит его понять, что он заслуживает этого. Он достоин того, чтобы его целовали, ласкали, ублажали, держали в объятиях.
Заслуживает того, чтобы его любили.
Окончательно проснувшись, они какое-то время лежали лицом друг к другу. Наконец Мередит, опершись на локоть, протянула другую руку к Рису. Ей не составило труда найти то, что она искала. Что ни говори, а эта часть его тела была достаточно велика. Не похожа на иголку в стоге сена. Она была счастлива удостовериться, что ее воспоминания о нем не были искажены временем и детской неопытностью. Ведь все эти годы она сравнивала каждого мужчину с Рисом…
Она ласкала его, наблюдая, как в глазах у него вспыхивает страсть.
– Боже, как хорошо, – прошептал он.
– Рис, ты, кажется, удивлен. Неужели раньше с женщинами у тебя все было так плохо?
– В первый раз? Черт возьми, да. Впрочем, хуже для нее, чем для меня. Бедная девочка вопила так, словно ее убивали. Мы даже не довели дело до конца. Все в этом было… как-то неправильно.
– Ты уверен, что она не наслаждалась? – Мередит улыбнулась. – Может, она из тех, кто любит кричать под мужчиной? Таких женщин немало.
Рис улыбнулся.
– Мерри, а ты? Ты тоже из тех, кто кричит?
– Нет, – ответила она поспешно, мысленно дав клятву не издавать даже писка. – Я – нет.
– Тогда откуда же знаешь о таких женщинах?
– Я ведь хозяйка гостиницы… А стены там не очень толстые.
Она взвесила на ладони набухшие яички Риса, наслаждаясь его тихим стоном. Тут он сжал ее бедра, притянул к себе и потерся своей возбужденной плотью о ее живот. Она же перекинула ногу через его узкие бедра, открываясь ласкам. И это было явное приглашение.
Но он все еще колебался.
– Я готова, – заверила она. – И я не девственница, поэтому не стану кричать. Все будет хорошо.
– А должно быть лучше, чем просто хорошо.
Рис провел ладонью по ее бедру, затем стал ласкать пухлые складки. И снова застонал, удостоверившись, что она действительно готова.
– Нам должно быть невероятно хорошо, – прошептал он, обводя большим пальцем ее жемчужинку. – Уверен, ты захочешь делать это снова и снова, каждый день, до конца нашей жизни.
– Каждый день? – Она рассмеялась. – Ну и выносливость!
– Нужно же восполнить потерянное… – Рис изобразил глубокую задумчивость, потом добавил: – И так каждый день последующие десять лет. А после этого все будет зависеть от состояния моих суставов.
Мерри откинула голову и в очередной раз рассмеялась.
Когда же Рис стал целовать ложбину на ее шее, она решила, что время настало, и, схватив его отвердевшую плоть, подвела к влажной щели меж своих ног.
Рис тотчас вошел в нее. Всего на дюйм. И оба перевели дыхание.