Одиссея последнего романтика
вернуться

Григорьев Аполлон Александрович
Шрифт:
— «Прости, прости! я виновата, милый! Пришел ты поздно, ждать мне грустно было: Невольно песнь какая-то былая… Но прочь ее!.. Тебя ли упрекну я? С тобой, о мой желанный, прожила я Одну минуту… но и той одною Не поменялась бы с людской толпою На долгий век томлений и покоя… Сам говорил ты, что судьба людская Обычная — судьба улиток водных: На мутном дне печально прозябая, В часы одних волнений непогодных, Однажды в год, быть может, даже реже, Наверх они, на вольный свет проглянут, Вдохнут в себя однажды воздух свежий, И вновь на дно своей могилы канут… Не для такой судьбы сотворена я: Еще в отчизне, девочкой, играя С толпой подруг, о чем-то я, бывало, Вздыхала тайно, смутно тосковала… Во мне тревожно сердце трепетало! Не раз, от них отставши, я далеко На холм один взбегала на высокой И, стоя там, просила со слезами, Чтоб божьи пташки по перу мне дали Из крыл своих — и, размахнув крылами, Порхнула б я к небесной синей дали… С горы бы я один цветок с собою, Цвет незабудки унесла, высоко За тучи, с их пернатою толпою Помчалася — ив вышине далекой Исчезла!.. Ты, паря над облаками, Услышал сердца пылкое желанье И, обхватив орлиными крылами, Унес на небо слабое созданье! И пташек не завидую я доле… Куда лететь? исполнено не всё ли, Чего просили сердца упованья? Я божье небо в сердце ощутила, Я человека на земле любила!»

<1857>

10. «Прощай, прощай! О, если б знала ты…» {211}

Прощай, прощай! О, если б знала ты, Как тяжело, как страшно это слово… От муки разорваться грудь готова, А в голове больной бунтуют снова Одна другой безумнее мечты. Я гнал их прочь, обуздывая властью Моей любви глубокой и святой; В борьбу и в долг я верил, веря счастью; Из тьмы греха исторгнут чистой страстью, Я был царем над ней и над собой. Я, мучася, ревнуя и пылая, С тобою был спокоен, чист и тих, Я был с тобою свят, моя святая! Я не роптал — главу во прах склоняя, Я горько плакал о грехах своих. Прощай! прощай!.. Вновь осужден узнать я На тяжкой жизни тяжкую печать Не смытого раскаяньем проклятья… Но, испытавший сердцем благодать, я Теперь иду безропотно страдать.

<1857>

11. «Ничем, ничем в душе моей…» {212}

Ничем, ничем в душе моей Заветной веры ты не сгубишь… Ты можешь полюбить сильней, Но так легко ты не разлюбишь. Мне вера та — заветный клад, Я обхватил его руками… И, если руки изменят, Вопьюсь в безумии зубами. Та вера — жизнь души моей, Я даром не расстанусь с ней. Тебя любил я так смиренно, Так глубоко и так полно, Как жизнью новой озаренной Душе лишь раз любить дано. Я всё, что в сердце проникало Как мира высшего отзыв, Что ум восторгом озаряло,— Передавал тебе, бывало, И ты на каждый мой порыв Созвучьем сердца отвечала. Как в книге, я привык читать В душе твоей и мог по воле Всем дорогим мне наполнять Страницы, белые дотоле. И с тайной радостью следил, Как цвет и плод приносит ныне То, что вчера я насадил В заветной, девственной святыне. Я о любви своей молчал, Ее таил, как преступленье… И жизни строгое значенье Перед тобой разоблачал. А всё же чувствовали сами Невольно оба мы не раз, Что душ таинственная связь Образовалась между нами. Тогда… хотелось мне упасть К твоим ногам в порыве страсти… Но сила непонятной власти Смиряла бешеную страсть. Нет! Но упал бы я к ногам, Не целовал бы след твой милый, Храня тебя, хранимый сам Любви таинственною силой… Один бы взгляд, один бы звук, Одно лишь искреннее слово — И бодро я пошел бы снова В путь одиночества и мук. Но мы расстались без прощанья, С тоской суровой и немой, И в час случайного свиданья Сошлись с холодностью сухой; Опущен взгляд, и чинны речи, Рука как мрамор холодна… А я, безумный, ждал той встречи, Я думал, мне простит она Мою тоску, мои мученья, Невольный ропот мне простит И вновь в молитву обратит Греховный стон ожесточенья!

<1957>

12. «Мой ангел света! Пусть перед тобою…» {213}

Мой ангел света! Пусть перед тобою Стихает всё, что в сердце накипит; Немеет всё, что без тебя порою Душе тревожной речью говорит. Ты знаешь всё… Когда благоразумной, Холодной речью я хочу облечь, Оледенить души порыв безумный — Лишь для других не жжется эта речь! Ты знаешь всё… Ты опускаешь очи, И долго их не в силах ты поднять, И долго ты темней осенней ночи, Хоть никому тебя не разгадать. Один лишь я в душе твоей читаю, Непрошеный, досадный чтец порой… Ты знаешь всё… Но я, я также знаю Всё, что живет в душе твоей больной. И я и ты равно друг друга знаем, А между тем наедине молчим, И я и ты — мы поровну страдаем И скрыть равно страдание хотим.