И ясно было теперь, что нет смысла требовать объяснений, упрекать, говорить что-то обидное… Ну, выходит, что «не ко двору». Следовало понять это раньше…

Но Борька-то!

— Ладно, я пошел… — Хотелось говорить обыкновенно, а получилось… Впрочем, наплевать, как получилось! — Аронский, а ты? Пойдешь с ними? Или, может, проводишь меня?

У Борьки набрякли губы.

— Лодь, ну, ты чего? Раз так получилось сегодня… Я потом к тебе зайду…

— Потом — не надо.

Лодька рывком развернулся. Если бы у Лодьки был рыцарский плащ, взметнувшийся подол хлестанул бы их всех по лицам. Но плаща не было. Оставалось засунуть руки в карманы. Лодька это и сделал. И зашагал с прямой спиной прочь.

Он удивлялся, что не ощущает горечи и беды. Лишь толклось в голове: «Кто в дружбу верит горячо, трам-пам-пам… Кто рядом чувствует плечо, тум-турум…»

Вечером Лодька улегся рано, однако не спал до середины ночи. Собралась и торжественно гремела над городом Тюменью гроза. В окнах медленно загорался голубой огонь, ревели струи. Как было не вспомнить «Люблю грозу в начале мая…» Лодька гроз не любил — ни в мае, ни вообще. Побаивался даже. Но сейчас просто не обращал на грохот и вспышки внимания. Думал о том, что случилось. Ну, Клим, Эдик, Аркаша, Агата — это в конце концов понятно. Всеволод Глущенко — не их. Но Борька-то…

Потом Лодька велел себе больше не думать и выключился. И проспал бы школу, если бы не мама…

В школе Лодька ни к кому из них не подходил, встреч не искал. Они — тоже… Ощущения потери и горечи по-прежнему не было. Наверно, оно придет позже. А гордая обида — она да, была! Но он терпел… Он даже получил две пятерки — по немецкому и по Конституции СССР. А дома стиснул зубы и сел за алгебру — Варвара, видимо, осатанела от весенних настроений и задавала выше головы.

Весна, кстати, вернулась. После ночного ливня принялись набирать цвет яблони и сирень. До обалдения пахло свежей тополиной листвой…

Во вторник Лодька изловил в школьном коридоре Борьку, прижал к стенке и потребовал объяснений.

Борька сопел и говорил бестолково:

— Ну, чё зря психовать-то… Ну, раз так получилось. Клим сказал, что иногда в мужской компании четыре человека это оптимальное число…

— Какое число?

— Это… оптимальное. То есть самое подходящее. Как у мушкетеров, там ведь тоже было четверо…

Лодька «Трех мушкетеров, как известно, не читал, но в персонажах разбирался. По фильмам. Понятно, что решительный и «благородный» Клим — Атос, хитроумный Эдик — Арамис, любящий покушать Борька — Портос. А кто д'Артаньян? Аркашенька, что ли? Этот «колокольчик»?

Спрашивать Борьку, куда они ходили в воскресенье без него, без Лодьки, он не стал. Это было бы унизительно. Он только подвел итог:

— И лишним оказался именно я. Это и понятно…

— Чего понятно-то… — слабо огрызнулся Борька.

— То самое, что понятно и тебе! Клим-ворошиловский папа майор МГБ, а мой — в ссылке. Есть такие стихи: «В одну телегу впрячь не можно…»

— Клим никогда ничего такого не говорил! — завозмущался Борька. Искренне.

— Конечно, не говорил! Держал в уме. А может, и с папочкой посоветовался: надо ли дружить с «таким мальчиком»…

Лодьке все это пришло в голову только сейчас. Но он сразу же уверовал в свою догадку. Правильная ли была догадка, он никогда не узнал. Но и отбрасывать ее не старался…

В шесть вечера Лодька пришел на репетицию во «Дворец». Надеялся, что вдруг появится Стася. Уж она-то никогда бы не встала на сторону бывших его друзей! Но Стаси не было. Он спросил о ней у Агнии Константиновны. Та ничего толком не знала: «Болеет еще…»

Клим приблизился и снисходительно сказал:

— Молодец, что пришел. Мы боялись, что обиделся…

— На кого? На вас? На предателей не обижаются…

Если бы Клим вспылил! Или попытался бы что-то объяснить! Начал бы рассказывать, что за дело было у них позавчера!.. Но тот пожал плечами и отошел. «Ну и гуляй… оптимальный мушкетер»…

В среду на перемене к Лодьке подошел Аркаша.

— Лодя. Ты как-то говорил, что у вас дома есть старый абажур с кисточками. Ты не мог бы принести на репетицию? Можно сделать шляпу для разбойника. А то не хватает реквизита…

«Ну, Колокольчик…»

— Аркаша, — бережно сказал Лодька. — Ты думаешь, мне сейчас до абажуров?

— Ой, да ты все еще переживаешь? — удивился он. — Нашел из-за чего…

Аркаша, он был все же не такой, как те. Не совсем такой. И Лодька сказал честно:

— Я даже не знаю, из-за чего переживать. Меня просто выпнули. Когда вы пошли на какое-то тайное дело.

Аркаша Вяльцев залился смехом:

— Ох какое тайное! Климу ударило в голову, что теперь он влюблен в Каневскую, а с Агатой пусть ходит Эдик! Борису вообще никакие девицы не нужны, он это сразу сказал. А Каневская считается, будто она твоя. Вот Клим и решил тебя отодвинуть…