— Обалдеть! — округлил глаза Денис. — Воистину катастрофа! Нужно звонить всем подряд в три часа ночи и орать, что сейчас сдохнешь!

— Да подожди ты! — Сизарь вскочил и забегал из угла в угол. — Вот зараза! То есть, это я про другое. В общем, познакомился с девушкой. Не снял на ночь, а реально познакомился! С нормальной! Натурально невинная девочка. Не знаю, как насчет всего, двадцать пять лет все-таки, но не курва клубная, это точно. Живет с родителями, жмется всячески, скромная вся из себя, при том понимающая, хозяйственная… Заботливая. Когда я свободен, я перед ней, как мог, стелился — это да. Но когда работаю… В общем, психов с ней из-за этого не случается. Ну, что не о ней, а о чем-то другом думаю. Черт! Короче, спокойно рядом с ней и хорошо, как у мамки на коленях. Все понимает, многое прощает.

— Я ее знаю?

— А ведь точно, знаешь! — затормозил Сизарь. — Она к нам из «Маяка» с протоколами приходила, когда ты меня с базы привез! Помнишь? Лена, Леночка?

— Имени не помню, — покачал головой Тумарин. — Но сама посыльная точно была. Я ей ключи оставлял. Она тут еще при мне всю пыль повытирала.

— Так я тебе про то и говорю! Маменькина дочка. Этакий оранжерейный цветок. И готовит, и убирает, и все помнит. Но к себе не подпускает. Целомудрие на марше.

— Так оно, Лёш, обычно одно на другое и завязано, — кивнул Денис. — Если баба лярва, то и нора будет, будто крысами погрызена. А если гнездышко на пряничный домик похоже, то и хозяйка, как хрустальная ваза, окажется. Мимоходом не полапаешь.

— Я сейчас… — опять сбегал в ванную поругаться Сизарь, вернулся и рухнул на постель лицом вниз.

— Так что с твоей лилией оранжерейной вышло? — поинтересовался Тумарин.

— У меня до нее оторва была, — простонал в одеяло Алексей. — Та завсегда навроде гранаты без чеки. Эта по сравнению со Светкой — просто ангел, даже не верится. В общем, неделя знакомства, а мы с ней только целовались. И ничего более, пока с родителями, типа, не познакомлюсь. И я, Денис, честно говоря, почти дозрел. Будет, думаю, жена красивая и ласковая. Дом, как у всех. Чисто, уютно, вкусно. Семейные обеды, супружеский долг. Ну, как у тебя.

— Я свою жену, Лёш, больше жизни люблю, — спокойно ответил Тумарин. — Душу за нее без колебаний продал. А случится что — и еще раз продам. Ты же, получается, за уют и обеды хочешь сдаться?

— Да говорю же, — перекатился на бок Сизарь. — С ней хорошо. И когда она льнет к тебе, к плечу жмется, мужчиной себя настоящим чувствуешь, на подвиги рвешься, кулаками в грудь стучать, как орангутангу, хочется. И прощать умеет. А что такое любовь? Вот, что? Может, это она самая и есть? Я за эту неделю ни с кем более и не спал ни разу, только о ней думал.

— Это аргумент, — с улыбкой признал Денис. — Так тебя, стало быть, из-за любви колбасит?

— Ой, не напоминай, — поморщился Сизарь и сел, подтянув под себя ноги. — Давай с самого начала все расскажу.

— А разве это было не с начала?

— Все, не перебивай! — вскинул он руки.

— Молчу.

— Итак, сегодня вторая неделя нашего знакомства. Эта милая, хрупкая и невинная орхидея сидит со мной в китайском ресторане… — Сизарь перевел дух. — Мы беседуем, друг к другу тянемся. Но прилюдно целоваться как-то неудобно все-таки. В темном параднике тискаться тоже пошло в нашем возрасте. Взрослые люди как-никак. Леночка себя как бы блюдет. Я пару раз подкатывал, но бывал послан. А тут я это все осторожно в чертах общих и словах обтекаемых излагаю. Что, типа, последний ряд в кино — это терпимо. Но если уж за ради целоваться — то у меня кино найдется, а экраны здесь такие, что не во всяком кинотеатре найдешь. Отчего бы нам просто наедине все же не остаться? Ну, и что я, типа, не насильник и лишнего не допущу.

— И?

— А она вдруг взяла и согласилась, — откинулся на спину Сизарь. — «Да, — говорит, — пусть будет». Как в омут, в общем, очертя голову и на весь мир наплевав.

— Счастливчик, — кивнул Тумарин. — Когда женщина идет не переспать, а чтобы отдаться, это многого стоит.

— Я знаю, знаю, знаю!!! — ударил кулаками в постель Алексей. — Я был счастлив! Да, я был счастлив. А уж чего я предвкушал — ты и представить себе не можешь!

— А что, история только начинается? — удивился Денис.

— И вот представь себе, — с легким подвыванием продолжил Лёша. — Я привожу ее сюда. У нас поет душа, и мы кидаемся друг на друга с такой страстью, что о каждом мгновении можно написать целый роман. Я изучаю губами ее тело, она с каждым поцелуем тает, как свеча, и теряет что-то из своей одежды. Огонь желания разгорается, будто факел разгонного блока, от жара вот-вот шторы тлеть начнут. Последний рубеж падает, и потому я быстренько добываю из кармана вполне понятное защитное приспособление, использую по назначению, продолжаю ластиться, добираюсь до цели. Она моя, она уже согласна на все… И тут вдруг я ощущаю, что в одном из мест становится слишком горячо. Причем уже не в переносном, а в самом прямом и натуральным смысле. Пока я колеблюсь, отвлекшись на эту загадку, становится уже не горячо, а типа как костер. А потом уже и вовсе, как паяльная лампа. А потом мне становится и вовсе ни до чего…

— И чего?

— Да ничего! — рявкнул Сизарь. — Картина маслом! Моя милая невинная хризантема лежит, прекрасная и обнаженная, в разобранной постели, а я ношусь, как ракета, матерясь во все горло, поминая всех святых и бесов и чертову бабу во всех ее многосложных окончаниях.

— Надо было снять! И помыться!

— А то ты один такой умный! — во все горло заорал Сизарь. — И снял, и мыл, и с мылом, и мочалкой тер! Знаешь, как больно?! Да чтоб я сдох, оно только хуже становится! Въедается еще глубже и жжет термитной смесью!