Ну, что же, лейтенант набирался знаний, сноровки, держал себя смелее, словно бы проникаясь самоуважением командира.

…Вера в своей комнате сделала наброски завтрашнего выступления. Психотерапия плюс травы — вот за что она будет ратовать. И — поменьше химии. Волны фармацевтического океана захлестывают нас. А лекарство надо применять только самое необходимое, без которого не обойтись. И еще одна опасность: мы неумеренно пользуемся обезболивающими средствами и тем отучаем организм самостоятельно бороться с болью.

Не давала покоя мысль о Свете. Вера позвонила в больницу, дежурному врачу:

— Анна Филипповна! Как Света? Я часа через два подойду… Не надо? Ну, смотрите. В случае чего — немедля звоните.

Не написать ли письмо в Таганрог? Хорошо бы Жене поскорее приехать к нам в гости. Познакомила бы с Даримой. Они наверняка понравятся друг другу. Нет, завтра напишу. И о Дроздове.

Вера набрала номер телефона Даримы.

— Ну, как дела у Зиночки Рощиной? — спросила она.

Горькая и горестная история!

…До майора Чапеля командиром батальона был капитан Гаев: высокий, белокурый, обаятельный… В жизни же семейной — несчастливый человек. Ему попалась истеричная, вздорная жена, без всякого основания ревновавшая его ко всем и вся. У Гаевых не было детей, но жена капитана не работала и почти все свое время употребляла на выяснение отношений с другими офицерскими женами.

В конце концов капитану стало невмоготу, и он подал на развод. Что тут поднялось! Гаева приходила в партком, писала в политуправление округа, в газеты «Правда» и «Красная звезда». Ничего не помогло — их развели.

И работала в строевой части полка Зиночка Рощина, в свои двадцать девять лет так и не вышедшая замуж. У Зиночки мускулистые ноги спортсменки, темно-бронзовый отлив волос, забранных вверх так, что видна красивая линия шеи. Ресницы у Рощиной темные, но шелковисто поблескивают.

И вот робко, неуверенно возникла любовь у Рощиной и капитана Гаева. Когда пришел ей срок рожать, капитан оказал:

— Не будем дразнить гусей. Отправляйся к маме, позже я туда приеду, и мы зарегистрируемся.

Так и было сделано. Роды прошли благополучно, но на второй день после появления у Рощиной дочки пришла в деревню на Тамбовщину телеграмма о смерти Гаева. Инфаркт. Инфаркт в тридцать два года.

Зиночка возвратилась в военный городок с ребенком.

Мадам Градова добилась на жансовете, чтобы фамилия Рощиной, «за моральное разложение», была вычеркнута из списка нуждающихся в квартире. В этой очереди она стояла три года.

С такой несправедливостью Вера смириться не могла и вместе с Даримой Карповой отправилась в горсовет.

Да и Ковалев поддержал Рощину…

— Когда у Зиночки новоселье? — допытывалась у Даримы Вера по телефону. — Надо будет все устроить lege artis [1] .

Она положила трубку, зашла в комнату к мужу, обняла его за шею.

— Володенька, Расул сможет завтра к десяти часам подвезти меня на конференцию?

— Доктор, — с укором произнес Ковалев, — ваш личный шофер — я. Неужели вам не дают покоя лавры мадам Градовой?

— Убедил, — рассмеялась Вера, — и довольно легко…

— А я с удовольствием отвезу тебя и приеду за тобой.

— Приятно иметь личного шофера такой квалификации. Ты знаешь, я все же сейчас загляну в больницу, как там Света?

— О боги, не имей жену-врача, — проворчал Ковалев, — и я с тобой пойду…

Было часов пять вечера, когда поезд остановился у вокзала города, где Ковалев более двух десятков лет назад окончил суворовское училище.

Владимир Петрович пошел вверх по взгорью. Высились корпуса огромного завода, целые кварталы многоэтажных домов; век стекла и алюминия энергично проложил свою трассу и здесь, лишив этот, прежде маленький, городок патриархальной тишины.

Собор, казавшийся когда-то огромным, словно бы врос в землю, сгорбился рядом с обступившими его новыми зданиями театра, универмага, Дома офицеров.

Припорашивал землю снег. Сквозь голые ветви акации проступало багряное небо в синей штриховке.

Ковалев миновал городской парк с дремлющими фонтанами. А вот завиднелись и колонны училища. Сердце Ковалева забилось сильнее. Кого увидит он сейчас?