Схваченных забросили в фуру. Волох, ранее других забравшись туда и по углам пошарив, вытащил на свет едва не двухведерный бочонок.

— А врал супостат, что вина не держит! За одно за это повесить надо.

Волох выбрался наружу, выдернул затычку и, запрокинув голову, поднял над ней бочонок. Фыркнул, зло сплюнул:

— Тьфу! Постно масло! И тут соврал шельмец!

Сорвал пучок сухой травы и стал оттирать залитый на груди мундир. Гусары хохотали: «На шаромыжку стал похож», а Ефрем забрал у него бочонок и аккуратно закупорил.

— Вот оно и славно. С таким маслицем уж как хороша каша!

— Казаку от каши мало пользы, — проворчал Волох. — Ловите коней, запрягайте.

— Алексей, — тихо сказал Буслаев, — кажется, нам сегодня большая удача выпала.

— Я тоже так думаю. Не зря он по лагерю бродил. Ну что ж, я полагаю, мы с ним добром договоримся.

— Это о чем? Что ты задумал?

— Не спрашивай, а то спугнешь.

— А я догадался! — засмеялся Буслаев своим хорошим смехом.

— Господин полковник, — доложил, входя в отцовскую палатку, Алексей, — поймали шпионов. Ввести?

— А зачем? — удивился князь. — Повесить их. Только где-нибудь подальше. Чтобы не смердили.

— От них большая польза может быть.

— От шпиона, Алеша, только одна польза — патроны на него не тратить, веревкой обходиться.

— Постой, батюшка. — Алексей присел рядом. — Сдается мне, что этот немец вовсе не случаем здесь.

Отец с недоверием поиграл бровями, привычно поправил непослушный ус.

— Что за притча, Алексей?

— А вот мы проверим. — И он зашептал в волосатое отцовское ухо.

Отец отстранился, покачал головой.

— Дело говоришь? — спросил, а не одобрил. — Давай-ка его сюда.

— Волох! — крикнул Алексей. — Веди немца. Да развяжи его, не убежит.

Волох ввел немца, подтолкнул в спину. Стал значительно сматывать веревку в кольцо через кисть к локтю.

— Обыщи его.

Немец сбросил на землю шапку, готовно еще шире распахнулся, стал выворачивать карманы. Кисет, кошель на медных кольцах, трубка, огниво, носовой платок в цветочках.

— Сапоги сымай, — мрачно приказал Волох. Перевернув, потряс каждый сапог. Но кроме сенной трухи ничего не вытряс.

— Кто вы такой? — строго спросил князь.

— Моя фамилия Шульц. Купец, у меня была в Москве лавка. Она сгорела и разграблена. Я честный человек, господин офицер. Я на стороне русской армии и российского императора.

— Вы немец?

— Так точно. Мои предки приехали в Россию еще при государе Петре.

— Волох, покличь корнета Александрова.

Шульц с облегчением поднял с земли шапку, зажал в кулаке.

— Зачем выдавали своего сына за глухонемого?

Шульц растерялся, покраснел.

— Моя вина, господин офицер. Но вы можете понять мои чувства, как любящего отца. Я опасался, что его могут забрать на войну.

Князь горько, с презрением усмехнулся.

— Я тоже любящий отец. Но если бы мой сын в годину испытаний шмыгнул бы за мою спину, своей рукой бы удавил. Как, Алеша, правильно говорю?

Шульц вскинул голову, взглянул на Алексея, отвернулся.

— Позволите? — В палатку шагнул корнет Александров.

— Корнет, известны ваши познания в языках. Послужите нам толмачом.

— Рад стараться, ваше высокоблагородие.

— Подойдите ко мне. Поближе.

Полковник дружески взял корнета за талию и что-то нашептал в ухо. Александров зарделся и кивнул, нетерпеливо освобождая талию от ухватистой руки князя.

— Корнет, спросите у этого достопочтенного маркитанта по-немецки: зачем он выдает какого-то глупого мужика за своего сына?

Шульц изменился в лице, толстые щеки его побледнели. Корнет сказал ему короткую фразу.

— Господин офицер, — голос его дрожал, щеки тряслись, — это есть мой настоящий сын…

— Отвечайте на вопрос, сделанный вам корнетом. Он неточно перевел мою фразу. Он спросил вас: где в Москве, на какой улице находилась ваша лавка? Не забыли? Но у вас дурная память, вы не помните даже родной язык. Но, надеюсь, вы помните, как поступают со шпионами в военное время?

Шульц рухнул на колени, выронил шапку, но тут же подхватил и прижал ее к груди.