Из-за баньки вылетают гусары — всего-то их ничего, горсточка, — впереди Заруцкой. В правой руке сабля, в левой — пистолет. Пошла рубка. Гусары яростно вертят своих коней, бросают их вправо и влево, поднимают на дыбы, стараясь уберечь от вражеских штыков. Над полем — звон и стук сабель, треск пистолетных выстрелов, крики бешенства и боли.

Старый князь с ординарцами бросается в гущу схватки. Князь, откинув в сторону больную ногу в какой-то чуне, смешон и грозен. Удары его по-молодому точны и неотразимы. Но на него наседают. К нему пробивается Заруцкой. Лицо его забрызгано кровью, левая рука висит плетью, по ней течет алое и крупно капает на землю.

— Уходите, полковник! — кричит он, морщась. — Уходите, я прикрою!

— Молчать! Где Алешка? Говорил, что надо одним кулаком ударить! Где чертов Волох?

Чертов Волох еще неизвестно где, а эскадрон Алексея появился на взгорке, в тылу противника, где стояла карета в окружении охранения и сгрудились «вагенбургом» фуры, смял и разметал кирасир, рассыпавшись, бросился в схватку.

Один из гусар, отчаянный, оторвался от эскадрона, подлетел к карете, снял пистолетом кучера, срубил форейтора и, схватив его коня под уздцы, погнал карету вниз по дороге. Туда, где поспешно разворачивался к атаке пеший французский полк. А за каретой с отчаянным воем помчались, вытянувшись в струнку, борзые.

Той минутой эскадрон Алексея с такой яростью налетел на гренадер, что оставшиеся на ногах стрелки воткнули ружья штыками в землю и подняли руки.

— Батюшка! — в сердцах воскликнул Алексей. — Нешто можно с такой ногою в бой бросаться!

— А я не ногой, я саблей воюю. — Князь взмахнул саблей, сбрасывая с клинка кровь, кинул в ножны. — Где шлялся? Где Буслай? Где Волох с казаками?

— Волох-то? — Алексей оглянулся. — Да вон где. Карету гонит. В атаку пошел.

— В атаку, — проворчал князь. — Гляди, кабы он таким галопом эту карету в донские степи не угнал.

А внизу складывалось худо. Сдержать малыми силами конницу, не выпустить ее из болота удалось, но полк почти полного состава наступал неудержимо. И уже был готов к атаке. Взбодрились и загнанные в болото. Сосредоточились, изготовились, утопая до колен в грязи, двинулись к дороге. Однако из рощицы, что позади, вдруг выступил небольшой отряд казаков и начал беглый обстрел. Снова ударили стрелки, спрятанные в русле ручья, превращенном в траншею. Попав под перекрестье огня кавалеристы без коней, заметались, рассеялись и, в общем, бесславно вышли из боя. Да тут еще на изготовившийся полк налетела сверху тяжелая карета шестерней. Разметала в обе стороны ряды солдат, промчалась, круша все, что попадало под копыта и колеса, пробила брешь, которой пронеслись, рыча и лязгая зубами, озверевшие собаки. Да тут еще, с неожиданной стороны врубился в пехоту эскадрон Буслая.

Все смешалось. Всякий воинский порядок, вся умная воинская наука наступать и обороняться растворились и исчезли в буйной схватке. Стрельба, удары штыком и прикладом, кулаком и саблей. Во все стороны летели обломки ружей, клинков, смятые или разрубленные кивера, лядунки, ташки гусаров, ранцы солдат.

Французы бились отчаянно. Они поняли, что попали в западню. Однако зверь оказался сильнее охотника. Как ни самозабвенно и отважно сражались русские, как ни валили один пятерых, преодолеть мужеством и стойкостью превосходные силы противника не было возможности. Оставалось одно — с честью лечь на поле брани.

Гусары, на призыв князя, плотно сбились, вкруговую отбиваясь саблями. Да не скучал и Волох. Выкинув кого-то из кареты, выборочно и точно разил в окошко из ружей, которых там, видимо, было в достатке. Кто-то внутри помогал ему, заряжая и подавая оружие. Вокруг кареты, совершенно взбесившись, скачут собаки, хватая зубами все, что подвернется на клык. Лошади в упряжке топчутся, жмутся, шарахаются, заливисто ржут.

Из кареты выпрыгивает какая-то легкая фигурка, вскакивает на козлы и ловко бежит по спинам коней вперед, словно перескакивая с кочки на кочку. Падает на левую переднюю лошадь, выпрямляется и, гикнув, гонит упряжку. Размахивая распахнутыми дверцами, подпрыгивая на трупах, карета пробивается к окруженным гусарам. А там что-то поняли. Как только карета равняется с обессиленным, едва державшимся в седле князем, его подхватывают в четыре руки Алексей и Буслаев, бросают к распахнутые руки Волоха. Волох валится внутри, втаскивая за собой князя. Карета вылетает из гущи схватки, теряя на ходу выпадающие ружья, и залихватски мчится по дороге.

— Ты куда гонишь? — кричит пришедший в себя князь.

— На Дон, ваше благородие.

— Отставить! Не сметь! Осади коней!

— Никак невозможно — уж больно форейтор лихой.

— Болван! Я тебя судить буду! Я тебе голову снесу!

Волох потрогал набухающую на лбу шишку.

— Так нечем, ваше благородие.

Князь изумленно глянул на свою правую руку с зажатым в ней сабельным эфесом, из которого торчал короткий зазубренный обломок.

Князь выбросил его на дорогу, высунулся из кареты и закричал:

— Эй! Кто там? Поворачивай назад.

Форейтор обернулся. Это был корнет Александров.

— Я не умею, господин полковник!

— Так я ж тебя научу! Разжалую!

— Поздно, ваше благородие! — завопил Волох. — Ворочай, корнет! Ворочай!

Волох наполовину вылез в дверцу, стал на ступеньку. Вгляделся вдаль.

— Ишь, скачут! — он пригнулся, будто от этого мог бы лучше разглядеть — кто там впереди, кто скачет?

— Мужик впереди всех! А чуть назади вроде бабы. Но с саблей.