Вспыхивают фары, озаряя темный проем воротной арки. Электрокар, на немыслимом вираже уносится в тоннель, оставляя за собой запах кислоты и подгоревших контактов. Я жду звука удара и лязга ломаемого металла… Вместо них, из освободившегося проема, задувает теплый ветер.

— Дочка, стукни им, что Прохор уже подъезжает, — комендант вытирает лицо синим клетчатым платком.

Легко сказать! Почему-то старшие, включая папу, никак не могут осознать всей разницы между радио и проводным телефоном, по которому звонят одному адресату. Эфир-то общий! Тем более — 21-й канал… Что Прохор на пути к взлетке там уже давно знают. Похоже, вырвавшись из арки на простор, скорость он так и не сбросил. Втоптал педаль «газ» в пол до упора и едет. Текущее положение электрокара легко отследить по сочным радиограммам, звучащим в прямом эфире… Встречные пешеходы, едва увернувшиеся из-под колес, спешат поделиться с аэродромной командой мыслями, что давно пора сделать с лихачом и куда он, однажды, сам доберется. Ничего с ним не станется. Видно — водитель от бога! Мне в перебранку не вклиниться. База уже и без меня знает — Прохор спешит! Остается слушать, улыбаясь особо заковыристым пожеланиям… Комендант наблюдает за мной и тоже, наверняка понял, почему я за ключ так не бралась. Но, для верности, переспрашивает:

— Матерят? — киваю, продолжая слушать в эфир. Вдруг, появится окошко? — Убьют Прошку, когда-то, — продолжает комендант озабоченно, — Догарцуется… — и добавляет, — А ты всё равно передай. По служебному.

Какие, однако, умные! «Служебным каналом», негласно, у нас издавна называют самый коротковолновый, из рабочего диапазона. Сказать по чести, обычно — самый паршивый. Это там, на Земле-1, работа в УКВ — норма. На самодельных искровых или самодельных транзисторных передатчиках, качества, что выдают старые, ещё «из-за аномалии», радиостанции, нет и в помине. Так… Кого вижу, того слышу. Грибникам, в лесу, друг друга окликать… Или, на ровном месте, вроде аэродрома, фразами переброситься, если лень пешком пройтись, а ветер слова уносит. Хотя, бывали случаи, когда отдельные уникумы, забравшись на сосну, или какую другую верхотуру, «добивали» в этом режиме на полсотни километров. Обычно, это заблудившиеся дети. Или — дети, что родители послали на помощь позвать, а в радио — дубы. Отсюда у не продвинутого (забавное слово), старшего поколения возникла иллюзия, что по «служебному» можно связаться всегда. Потому-то он — всегда крайний.

— С земли — не возьмет. Бастионы… — это, как ни странно, все понимают. Радиолучу нужен прямой путь.

— Наверх! — комендант дважды оглушительно хлопает в ладоши, — Гости дорогие, прошу всех наверх!

Оказывается, в замке есть лифт… Настоящий. Почти… Здоровенная крашеная бочка, прикрепленная к деревянной направляющей, какими-то доисторическими клиньями, прямо поверх каменной кладки. В бочку влезают два человека. Сначала — поехали папа с Плещеевым, потом — комендант с иезуитом, за ними — пара гвардейцев (остальные ещё раньше куда-то подевались), самыми последними — Фриц и я. Мне кажется, это для Плещеева выдумали, по лестнице куда быстрее. Зато — «честь». Вперед жениха с невестой пропустили. И он пошел… Ради «чести». Подозреваю, что этот тип, даже на чужих похоронах, будет завидовать покойнику.

Пока бочка скрипела на подъеме, Фриц меня просветил, что раньше, таким способом на стены крепости поднимали осадные припасы. Причем, она — недавнее усовершенствование. До бочки была деревянная клеть. А сам замок, скорее всего, строили без затей, таская материалы на своем горбу. Короче, средневековье… Вопреки ожиданиям, импровизированный лифт проехал выше, мимо уровня зала, где происходило собрание. Причалил к маленькой площадке, перед стеной оборонительной башни. С чего, вдруг, папе пришло в голову показать царскому слуге окрестности? Вид, конечно, замечательный. Солнышко клонится к закату. Длинные тени от бастионов темной ретушью подчеркивают очертания внешней линии обороны. Вода во рву отражает небо с облаками. Видно море, далекую взлетно-посадочную полосу и даже сцепку из самолета с планерами.

Ага! Видимо комендант понял мою просьбу буквально. Ну, что же…Более высокой точки, на которую можно сравнительно удобно забраться, в епископском замке не отыскать. Пусть гости, заодно, полюбуются видами Эзеля… Эх… Поехали. Все переключатели, до упора — вправо… Оцениваем эфир. Если прохождение нормальное — то меня услышат. Если нет — не судьба. В последний момент отказываться неудобно. Объяснять, коменданту, как влияет, на прохождение коротких радиоволн, невидимый шлейф ионизированного воздуха, поднимающийся со шпиля сторожевой башни — поздно и неуместно. Раньше надо было обратить внимание на опоясывающие стену изоляторы, торчащие на них медные шары и кабель «контура внешнего возбуждения» атмосферной электростанции. Разумеется, самое высокое здание Базы использовали для монтажа приемной установки. Оттого никакого флага на шпиле нет. Только проволочная конструкция, напоминающая флюгер. Зато антенный фидер, тянущийся из окна узла радиорубки, объясняет прекрасную дальнюю связь… Слабый теплый ветер не в силах прервать могучий поток ионов, тянущихся от башни к положительно заряженной стратосфере. Эквивалентная длина такой «ионной антенны» может измеряться километрами. Даже простой «метелочный» разрядник, с мизерным током короны, ощутимо добавляет радиостанции чувствительности, а тут — киловаттная мощность. Оригинально… Сэкономили на вышке. Не знаю, правда, как оно в непогоду.

— Есть прохождение! Что передать? Ой! — хилый бортик ограждения опасно покачнулся под рукой…

— Halt! — Фриц бдит. Обхватил… Можно прижаться к нему спиной, как к самой надежной опоре, — Ну?

— Уже не надо, дочка, — комендант, подслеповато щурясь, показывает рукой вдаль, — Взлетают, соколики.

Дело ваше… В крепких объятиях Фрица мне тепло и уютно. Век бы так простояла. Но, рацию забывать не надо. Назад, на привычный канал. Вовремя… Повторное сообщение! Для меня. Что там ещё? Телеграммы. Много… Весь «ящик» забили. От Инки, от мамы, от знакомых, от соседей… В голосовом режиме и морзянкой. Сплошной поток пожеланий с напутствиями. Простите меня люди, первые десять я прослушала внимательно. Потом — в полслуха. Приятно, только очень уж однообразно. Стою, лицом к закату, шевелю губами… Читаю. Вместе с Фрицем, потихонечку, пячусь от разболтанных перил к стене башни. Нечего, при посторонних, на мелкие огрехи внимание обращать. Комендант видел? И хватит… Сквозь полуприкрытые ресницы наблюдаю за «сладкой парочкой». Иезуит ухитряется одновременно поддерживать беседу с папой и царским гонцом… За обоими нужен глаз, да глаз! А больше тут и положиться не на кого. Комендант явно боится высоты, оттого и недочет проморгал. Будем надеяться, больше никого к краю внутреннего колодца-двора не понесет.

Ловлю на себе липкий чужой взгляд. И недобрый… Словно бы током укололо. Стольник разглядывает… Больше некому. Пусть… У меня такое хорошее настроение, что даже Барона уже почти простила. А парню — гораздо хуже приходится. Абсолютно незнакомая обстановка. Я бы, на его месте, тоже по сторонам зыркала. Прием окончен? Можно постоять и послушать, что другие говорят. В первую очередь, этот самый московский гость. Только показывать своё внимание не буду. Даже губами пошевелю, как будто передача ещё продолжается.

— Молодая молится? — ну, да, а что ещё можно про меня подумать? Стоит, постным лицом к солнцу, сама с собою говорит… Что не христианка — видно за версту. Может, язычница, какая? Уместный интерес…

— Проверяет электронную почту, — тихонько объясняет папа… Кто его только за язык тянул? Последнего уважения родную дочь лишает. Что люди подумают? Да и плевать, что они подумают. Зато, папе не плевать.

— А где же, у новобрачной, приданое? — ого! Молодой человек умеет говорить изящные гадости. По своему судит. По «Домострою»… Иезуит таинственно улыбается. Что бы он про себя не понимал — тайну партии рутила московскому царю знать совершенно необязательно. Ты только посмотри — за спиной Плещеева коменданту с папой знак делает. Не проболтайтесь! Да за кого ж он нас держит? Знамо дело, за кого… За лохов и голодранцев. За восточных варваров, не способных вести дела с европейским блеском и прячущих этот факт за азиатской хитростью. Даже простак Фриц его жест истолковал вполне однозначно… и только покрепче меня стиснул.