Шрифт:
— Среди нас нет предателей, — твердо возразила Волчник.
— Откуда такая уверенность? — Синюшка улыбался не то безумно, не то понимая, что ему нечего терять. — Предатель есть, Волчник, еще как есть. Он или она — уточнять не буду — может сидеть в этом зале. Он или она прекрасно понимает, что случилось, зачем и почему. Готов поспорить, он или она уже планирует, как добить вас, независимо от того, что скажу я.
— Назови имя! — потребовала Волчник.
— Ни за что. Сама вычисли. Походи поспрашивай.
Волчник потянулась к регулятору уровня стазиса на камере Бархатницы:
— Имя!
— А если назову предательницей тебя, ты позволишь себя допросить?
— Не надо! — взмолился Бархатница.
— Ты расскажешь все начистоту? — спросила Волчник, глядя на него устало и недоверчиво.
— Я ничего не знаю. Нам приказали перебить вас, и все.
— Откуда гомункулярные пушки?
— Из тайника Марцеллинов. После Гомункулярных войн большую часть оружия утилизировали, но кое-что припрятали на случай крайней нужды.
— Это правда? — спросила Волчник, повернувшись к Синюшке.
— Тайник существовал, только другие шаттерлинги моей Линии о нем не знали. Они тут ни при чем.
— Это решит Союз Линий. — Волчник снова повернулась к Бархатнице. — Ничего нового ты мне не сообщил. Если ты ничего не скрываешь и не утаиваешь, то нашему разбирательству поможешь только как модель для демонстрации моей решимости.
— Нет! — пролепетал Бархатница.
Волчник двинула рычаг влево, на сей раз медленнее. Относительно нас пленный ускорился — с каждой секундой все быстрее ерзал и дергался.
Тут во мне что-то взорвалось.
— Стой! — закричал я, пока Волчник не повернула рычаг до конца. — Наверняка есть другой способ.
Та взглянула на меня с холодным презрением:
— Хочешь поучаствовать, да, Лихнис? А то ты подозрительно тих.
— Выходи из замедления, — предложил я, чувствуя, как бешено крутится стрелка моего хронометра. — Поговорим в реальном времени.
— Мне и так неплохо.
Ко мне подошел Аконит и умиротворяюще поднял руки:
— Братан, не вмешивайся. У нас все под контролем.
— Ага, под контролем. Волчник пленных будто косой косит. Осталось только двое. Теперь каждый на вес золота.
— Мне достаточно разговорить одного, — заявила Волчник и снова потянула рычаг влево.
Я вышел из замедления и оказался среди потрясающе естественных восковых фигур. От ярусных скамей я рванул к постаменту, а когда пробирался через электроэкран, скрывающий зрителей, меня слегка кольнуло током. Волчник до сих пор смотрела на мое место, но выражение ее лица менялось — я словно наблюдал за медленным-медленным оползнем. Голова начала поворачиваться вслед за размытым пятном, которым я для нее казался. Раз! — я столкнул ее руку с рычага-регулятора и вернул Бархатницу в глубокий стазис. За спиной у меня засуетились шаттерлинги, один за другим выходившие из замедления. Правая рука Волчник двинулась к хронометру.
Кто-то схватил меня за плечо. Аконит! Он рывком развернул меня лицом к себе.
— Зря ты так, братан, — раздосадованно проговорил он. — Мы перед тобой в вечном долгу, но всему есть предел.
Аконит прижимал меня к стазокамере Бархатницы. Я бы оттолкнул его, да в другую руку как клещами вцепился Маун.
— Она же не ведает, что творит!
Волчник вышла из замедления.
— Убирайся! — зашипела она.
— У тебя от ненависти рассудок помутился.
— Они нас ненавидят. Почему бы не ответить им взаимностью, хоть самую малость?
— Потому что мы Горечавки. И все наши добрые дела на протяжении шести миллионов лет говорят, что мы лучше и выше.
— У тебя свое мнение. У меня — свое. — Волчник кивнула Акониту и Мауну. — Лихнис хочет как лучше, но нельзя, чтобы он срывал мне допрос. Выведите его из зала, а дальше пусть Чистец с ним разбирается.
Чистец, который доселе молчал, поднялся с места:
— Прости, Лихнис, такие выходки мы терпеть не намерены. Покинь зал добровольно, не то тебя выведут. Мне бы этого не хотелось, но раз тебе так нужно внимание… — Чистец отмахнулся с такой безнадежностью, словно не чаял меня понять.
— А если Синюшка не врет? — упирался я. — Если среди нас предатель, гибель пленных ему очень на руку. Тогда никто его не выдаст.
— Уходи, Лихнис! — велел Чистец. — Уходи, пока не наговорил того, о чем потом пожалеешь. Я очень в тебе разочарован. Я считал тебя здравомыслящим, надеялся, что ты забудешь про корабль Портулак и не затаишь обиду на Линию. Очевидно, я ошибался.
— Мы стали жертвами чудовищной атаки, — начал я. — Жестокой, совершенной без предупреждения. Мы должны добиваться справедливости, должны призвать злоумышленников к ответу. А вот попирать моральные принципы, которым всегда следовали, не должны.