Пока я стояла там, пытаясь вспомнить человека, которого не видела почти два года, мужа, который вдруг превратился для меня в незнакомца, неожиданно возник вопрос: а люблю ли я еще его?

Думаю, я всегда любила его так или иначе. Я говорила, что знаю его чуть не с самого рождения. От детской привязанности к «влюбленности» подростковых лет. От заливающейся румянцем любви, что приходит с взрослением, до привычной любви брака. Так что — да, я все еще люблю его. Наверное, я так долго люблю Йэна, что не могу представить, как не любить его.

Меня удивил твой вопрос о моих стихах. Я давно уже ничего не писала, с самого Рождества. Вчера вечером пыталась кое-что сочинить, чтобы таким образом разобраться в своих чувствах, но получилось как-то неестественно. Слова не лились рекой, как раньше, когда я была с тобой. Помнишь то стихотворение, что я написала в Лондоне о том, как ты раскинулся на кровати, закрыв лицо согнутой в локте рукой? Одно это движение уже поэма. Слова уже были там, мне нужно было только собрать их из воздуха и прикрепить к бумаге. Но прошлым вечером… Я ничего не могла. Буду ли я снова писать?

Как ни странно это прозвучит, учитывая обстоятельства, но, поговорив о Йэне, я почувствовала себя лучше. Как будто мое письмо стало надгробной речью. Когда я рассказывала о нем, когда собирала и возлагала букет, я словно бы медленно закрывала за ним дверь. Но когда одна дверь закрыта, все, что остается, — это открыть другую.

Место Шестое

15 июля 1916 года

Сью!

Похоже, ты неплохо справляешься. Я знал, что ты сумеешь понять, как тебе нужно себя вести и что делать.

Нас опять перебросили. Чувствую себя цыганом, держу все вещи в углу своей колымаги и никогда не сплю на одном месте достаточно долго для того, чтобы успеть привыкнуть к обстановке. Считается, что мы сейчас на отдыхе, поэтому находимся на приличном расстоянии от фронта. Время от времени мы и тут занимаемся эвакуацией, только возим в основном больных, а не раненых.

Место Шестое — красивейшее во всей Франции из того, что мне довелось видеть, и еще более приятным для нас его делают покой и отдых, которыми мы здесь наслаждаемся. Я бы хотел взять тебя за руку и показать тут все. Мы расположились за пределами города в маленькой долине — зеленой и усеянной цветами. Нанюхавшись пороха, крови и тошнотворного запаха гниющей плоти, мы теперь не можем надышаться ароматами свежей травы и полевых цветов. Этот мак для тебя, Сью. Вложи его в своего «Гека Финна» и сбереги для меня.

Да, я помню, как ты написала то стихотворение в Лондоне. Не можешь прислать его мне? Йейтс и Шекспир — это, конечно, замечательно, но я истосковался по строчкам Элспет Данн.

Ты заметила, что я не встревожился от твоих слов о том, что ты больше никогда не будешь писать? То же самое ты говорила, когда началась война, и тем не менее продолжила сочинять. Более темные и вдумчивые стихи, но все равно — стихи. Я знаю, ты много писала, пока мы были в Лондоне. Муза не покинула тебя. Будь терпелива.

И кстати: ты не перестала писать, что бы ты ни думала. Твои слова не стали неестественными. Ты ведь по-прежнему пишешь мне, и я не представляю, как мысли могут быть естественнее и честнее, чем те, которыми ты делишься со мной в своих посланиях.

О! Нас зовут на ужин. Должен закругляться, но еще успею напомнить, что кое-кто во Франции думает о тебе.

Остров Скай

22 июля 1916 года

Дэйви!

Вчера у меня было очень задумчивое настроение. Занимаясь хозяйством, я не переставала размышлять о том, что значит быть замужней женщиной. Что в таком случае ожидает от тебя общество. Что ты сама от себя ожидаешь. Я все еще не уяснила, что значит быть вдовой. Не знаю, что мне позволено чувствовать в моем положении, что позволено делать.

Уверена, мать Йэна считает, что я должна провести остаток дней в скорби, молясь о нем каждое утро и каждый вечер зажигая свечу в его память. Размышляя об этом, я опустилась на колени перед грядкой и вдруг подумала, не этого ли от меня ждут?

А потом пришло твое письмо, и я вспомнила, что из мужчин моей жизни, которые любили меня издалека, ты — тот, кто здоров, цел и невредим.

Я отыскала то стихотворение, чтобы переписать его для тебя. И вдруг слова перенесли меня в тот ленивый день. Вспомнила, как наблюдала за тобой, лежащим на кровати. Ты выглядел таким свободным и счастливым! Тогда мы почти не ели, не спали днями напролет, и все же ты был абсолютно доволен.

Помнишь, как ты кормил меня дольками апельсина? Не знаю, что было слаще: апельсин или твои пальцы.

Стихотворение напомнило мне не только о том дне, но и том, что я уже давно тебя люблю. Вместо того чтобы тратить время, томясь по тому, кого не увижу никогда, лучше тосковать по тому, кто вернется. Дэйви, если я и буду каждое утро молиться, то молиться буду о тебе, о том, чтобы эта война поскорее закончилась и мы снова смогли быть вместе.