Белое пятно на пороге: это жена ждала его среди герани. И хотя он не отрывал от нее взора и напрягал волю, чтобы шагать прямо, он описал несколько дуг, прежде чем дошел до нее.

— Что это тебя так разобрало? Что ты делал на террасе в таком виде? Что это за история с перерубленным канатом, которую мне рассказал зеленщик? Кто этот тип?

Не имея возможности ответить на все эти вопросы разом, он ограничился ответом на последний.

— Это мой друг,— сказал он. А так как вино настроило его чуть ли не на возвышенный лад, он добавил, с настойчивостью пьяного делая ударение на каждом слоге: — Это мой лучший друг... Это более, чем друг... Это мой брат, слышишь? И я никому не позволю...

Если б он мог, то поднялся бы наверх и лег натощак. Но жена этого не допустила.

В пять часов пополудни в «Ноевом ковчеге» все еще не было слышно никакого шума из комнаты нового жильца. И он не храпел.

А когда в тот же час любители игры в шары постучались к мосье Лабро, мадам Лабро приоткрыла дверь и пристыженно шепнула:

— Тс!.. Он спит... Он сегодня не в своей тарелке.

— Насади-ка мне новую пиаду, Оскар!

Они сидели в лодке, которую в блаженном ритме поднимало и опускало мерное и медлительное дыхание моря. В этот час море почти всегда было гладкое, как атлас, так как бриз поднимался намного позже восхода солнца, незадолго до полудня. Море и небо приняли радужные тона, напоминавшие внутреннюю сторону створок устрицы, а неподалеку от «Зеркального шкафа», на некотором расстоянии от мыса, которым кончался остров, высилась совершенно белая скала Мэд.

Как и предвидел колченогий, он страстно увлекся рыбной ловлей. Это он чаще всего будил Лабро свистом около пяти утра.

— Не забудь вино! — напоминал он ему.

Моторчик начинал гудеть, и «Зеркальный шкаф» взбаламучивал воду пенистой кормовой струей вдоль пляжей и бухточек до самой скалы Мэд.

Однако Жюль терпеть не мог насаживать на крючок пиады, как в Поркероле называют рачков-отшельников. Приходится молотком или большим камнем разбивать панцирь, тщательно вылущивать животное, чтобы не поранить его, и наконец насаживать на крючок.

Эта работа лежала на Лабро, и у него из-за возни с лесой компаньона не хватало времени, чтобы удить самому. Жюль глядел на него, свертывая и зажигая сигарету.

— Скажи-ка, Оскар... мне пришло в голову...

Каждый день у него возникала новая идея, и он говорил о ней самым сердечным тоном, словно оказывая доверие другу. Раз он сказал:

— Моя первоначальная мысль была задушить тебя. И знаешь почему? Потому что как-то в баре — уже не помню где — одна женщина заявила, что у меня руки душителя. Сейчас у меня случай испробовать, правда?

Он поглядел на шею Оскара, потом на свои руки, покачал головой.

— Ты знаешь, это дело становится все сложнее и сложнее. Раньше я думал, что убью тебя, все равно как, а потом будь что будет... Ты понимаешь, что я хочу сказать? У меня не было причин, чтобы очень цепляться за жизнь. В сущности, могу тебе в этом признаться, мне было любопытно, как меня арестуют, как я отниму время у множества людей: полиции, судей, красивых дам, репортеров... Громкий процесс, а? Я выложил бы им все, что у меня на душе. А господь знает, что у меня на душе немало. Я вполне уверен, что мне не отрубили бы голову. А тюрьма — ничего особенно неприятного. Теперь представь себе, что я вновь обрел вкус к жизни... Как это все усложняет! Ведь я должен убить тебя так, чтобы меня не сцапали. Ты видишь, какая проблема, дорогой мой!

— Это было так давно...

Жюль хлопнул себя по деревянной ноге.

— Разве это когда-либо было отменено?

— Мы тогда не знали друг друга.

— Тем больше оснований, старина!.. Пет! Мне надо комбинацию. Сейчас у меня блеснула мысль, что это может случиться, когда мы будем в море, как сейчас... Кто нас сейчас может видеть? Никто. Ты умеешь плавать?

— Немного умею.— Он тут же раскаялся в этом искушающем «немного» и внес поправку.— Я всегда плавал довольно хорошо.

— Но ты не поплывешь, если получишь кулаком по черепу. А удар кулаком по черепу не оставляет следов. Мне надо научиться управлять лодкой, чтобы я мог вернуться один в порт. Насади мне новую пиаду!..

— Надеюсь, ты перестанешь встречаться с этим прохвостом! — говорила мадам Лабро.— Надеюсь также, что не ты оплачиваешь все то вино, которое вы пьете с утра до вечера.

— Да нет! Да нет же!..

Если б она знала, что он оплачивает не только вино, выпиваемое Жюлем, но и полный его пансион в «Ноевом ковчеге»!..

— Послушайте, мосье Лабро,— сказал хозяин «Ковчега».— Мы видели у себя разных постояльцев. Но этот ведет себя невозможно. Вчера вечером он пытался преследовать в коридоре мою жену. Позавчера это была Жожо. Она теперь отказывается входить к нему в комнату. Он будит нас среди ночи, начиная дубасить в пол своей деревяшкой, и все это, чтобы потребовать стакан воды и аспирина. Он буянит по всякому поводу, отсылает блюда, которые ему не нравятся, высказывает свое недовольство в присутствии других жильцов... Я больше не могу терпеть.

— Я тебя прошу, Морис... Если ты питаешь ко мне хоть какие-нибудь дружеские чувства...

— Для вас я готов многое сделать, мосье Лабро. Но для него... нет!

— Потерпи еще две недели!..

Две недели, неделю... Выиграть время... Избежать катастрофы... Нужно было еще умиротворять игроков в шары: они больше не желали иметь дело с таким нахалом.

— Надо тебе сегодня поиграть, Виаль... И попроси Герси прийти... Скажи ему от моего имени, что это очень важно. Совершенно необходимо, чтобы он пришел...