Лабро так унижался, что слезы выступали у него на глазах.

Иногда он говорил себе, что Жюль сумасшедший. Но это ничего не меняло. Нельзя ли добиться, чтобы его заперли?

Нет, Лабро не мог явиться в полицию и заявить: «Этот человек угрожает убить меня». У него нет никаких доказательств. Ничего не доказывают даже открытки, над которыми все смеются.

Неужели он должен дать себя убить? Неужели он должен — что еще хуже — жить неделю за неделей, может быть месяцы, с мыслью, что в какой-то час, ничем не отличающийся от других, и в миг, когда он того меньше всего ожидает, Жюль своим дружеским и в то же время глумливым голосом скажет: «Час настал, Оскар!»

Он садист Он тщательно укрепляет страхи компаньона. Как только Жюль замечал, что Лабро удалось немного успокоиться, он мягко говорил «Не проделать ли нам это сейчас?»

Еще это «нам», такое свирепое! Словно он получил от Лабро согласие, и тот, подобно сыну Авраама, добровольно пойдет на заклание.

— Ты знаешь, Оскар, я постараюсь, чтобы ты как можно меньше страдал Я вовсе не такой злой, как может показаться. Это займет не больше трех минут..

Лабро пришлось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что он не спит, что он не во власти чудовищного кошмара.

— А что если я вам дам денег, чтобы устроиться в другом месте?

— Оскар!

Строгий призыв к порядку

— Остерегайся когда-либо так говорить со мной. Если это повторится, конец наступит немедленно. Понял? Немедленно!

И тогда короткая фраза человека с деревянной ногой начала выдвигаться на первый план. Что в точности он сказал в тот миг, когда выловил двухфунтовую макрель? «Как бы ты взялся за это?»

Эти несколько слов стали для Лабро в некотором роде откровением. Вообще говоря, то, что мог сделать Жюль, мог сделать и он. Жюль сказал: «Я уверен, что есть способ убить тебя так, чтобы меня не сцапали».

Почему это не может быть обоюдным? Почему бы Лабро не избавиться от своего притеснителя? Когда эта мысль блеснула у него впервые, он испугался, как бы не прочли ее у него на лице, и порадовался, что носит темные очки.

С этой минуты он начал следить за компаньоном. Он каждое утро видел, как тот после третьей бутылки утрачивал интерес к рыбам, оседал на дно «Зеркального шкафа» и постепенно впадал в более или менее глубокое забытье. Вправду ли он спал? Не продолжал ли он исподтишка наблюдать за хозяином лодки?

Для проверки Лабро быстро поднялся и увидел, как глаза Жюля приоткрылись, злобно сверкнули, и бас Жюля пробубнил «Что ты делаешь?»

У Лабро был заготовлен правдоподобный ответ, но он дал себе зарок больше не производить подобных опытов, чтобы не пробудить подозрений. Ибо не сомневался, что тогда «это» произойдет немедленно.

— В общем,— сказал Жюль,— поскольку течение утром почти всегда направлено с востока на запад, тебя понесет примерно по тому же пути, что и лодку, и, возможно, выбросит па берег недалеко от порта.

Он проследил взглядом курс на тихой воде. Лабро тоже смотрел. Только он видел не тот труп.

— Это, понимаешь ли, надо сделать, когда ты будешь на ногах. Потому что ты слишком тяжел. Если мне придется поднимать тебя, чтобы бросить в воду, я легко могу перевернуть лодку и очутиться в море вместе с тобой.

«Это верно,— сказал себе Лабро.— Он тоже тяжел. Из-за деревянной ноги его еще труднее ворочать, чем меня. Кстати, у меня то преимущество, что молоток для разбивания пиад у меня под рукой».

На следующий день он внес поправку: «Нет, молоток не годится: он, несомненно, оставит след. Человека с деревянной ногой достаточно толкнуть, чтобы он потерял равновесием.

Он наблюдал море. Они оба знали подходящее место. В определенный час там проходили рыболовные суда: они возвращались с противоположной стороны острова, где выбирали сети. Кроме того, какой-то пенсионер в колониальном шлеме появлялся около восьми утра и становился на якорь в полумиле от «Зеркального шкафа»

Между проходом рыбаков и восемью утра!..

Существовала еще опасность, о которой Жюль не подозревал. На берегу в сосняке стояла хибарка флотского старшины, который сторожил форт Мэд. Один только Лабро знал, что два раза в неделю, по вторникам и пятницам, этот сторож на пароходе Батиста отправляется в Гиер. Значит, он уходил из своей хибарки около семи утра.

Без четверти восемь! Вот какой час следует избрать... И притом, поглядывать на маяк. Там иной раз стоит смотритель и, облокотись о перила, в бинокль обозревает море.

— Бывают дни, Оскар, когда я спрашиваю себя, не лучше ли кончить дело. Стол у Мориса хорош, но мне надоедает есть все одно и то же. А кроме того, нет женщин. Жожо не желает ничего слушать.