Улучив минуту, я подошел к нему. Мы стояли рядом у окна, из которого открывался самый лучший вид на город.

— Глядя с этой точки, трудно не любить его, правда? — сказал он.

Я посмотрел на него, потом снова перевел взгляд на город. У Босха в стакане тоже был лимонад. Он сказал, что перестал пить, когда к нему переехала его дочь-подросток.

— Я тебя прекрасно понимаю, — согласился я.

Он допил свой лимонад и поблагодарил за чудесный вечер. Я предложил ему оставить Мэдди у нас, если она захочет потом погостить у Хейли. Но он ответил, что утром у них запланирована поездка на стрельбище.

— На стрельбище? Ты возишь дочь на стрельбище?

— У меня в доме есть оружие. Она должна знать, как с ним обращаться.

Я пожал плечами. В логике ему отказать было трудно.

Босх с дочерью уехали первыми, а вскоре после них и остальные — кроме Мэгги и Хейли. Они решили остаться на ночь.

Измотанный напряженным днем, неделей и месяцем, я долго принимал душ и рано лег. Вскоре появилась Мэгги, уговорившая Хейли лечь в своей комнате. Она закрыла дверь, и только тогда я понял, что сейчас получу настоящий подарок ко дню рождения.

Она не привезла с собой ночной рубашки. Лежа на спине, я смотрел, как она раздевается, проскальзывает под одеяло и устраивается рядом со мной.

— Знаешь, Холлер, ты все-таки тот еще тип, — шепнула она.

— Что я сделал не так на этот раз?

— Ты преступил все границы.

Она придвинулась ближе, потом перекатилась наверх и склонила голову, ее волосы дразняще щекотали мне лицо. Она поцеловала меня, ее бедра медленно задвигались, и она обхватила губами мое ухо.

— Итак, — сказала она, — нормальное функционирование — это прописал тебе доктор?

— Именно это.

— Ну, поглядим.

Луис Оппарицио был из тех, кто не любит получать судебные предписания. Юрист по образованию, он знал, что единственный способ вытащить его на процесс Лайзы Треммел в качестве свидетеля — это засвидетельствовать факт получения им повестки. Избежать этого — значит избежать и дачи свидетельских показаний. То ли кто-то намекнул ему, то ли он был достаточно сообразителен сам, чтобы просечь стратегический план защиты, но он исчез как раз в тот момент, когда мы начали его искать. Местонахождение его было совершенно неизвестно, и все обычные уловки, с помощью которых в таких случаях находят след и выгоняют из норы адресата повестки, в данном случае провалились. Мы даже не знали, в стране ли Оппарицио, не говоря уж о том, в Лос-Анджелесе ли он.

У Оппарицио было одно большое преимущество, облегчавшее ему возможность прятаться. Деньги. С деньгами в этом мире можно скрыться от кого угодно, и Оппарицио это знал. У него была куча домов в куче штатов, несчетное количество машин и даже частный самолет, который в мгновение ока мог доставить его в любое из его убежищ. Куда бы он ни направлялся, будь то из одного штата в другой или из своего дома в Беверли-Хиллз в свой офис в Беверли-Хиллз же, его сопровождала мощная фаланга охраны.

Но было и одно обстоятельство, работавшее против него. Деньги. Несметное богатство, которое он стяжал, исполняя поручения банков и прочих заимодавцев, было и его ахиллесовой пятой. Он приобрел вкусы и привычки супербогача.

И именно благодаря этому мы в конце концов поймали его.

В ходе усилий определить местонахождение Оппарицио Циско Войцеховский собрал огромное количество информации о личности своей «жертвы». Исходя из этой информации и был тщательно разработан и блестяще осуществлен наш план. Шикарный буклет-анонс закрытого аукциона, на котором представлена картина Альдо Тинто, послали ему в его офис в Беверли-Хиллз. В буклете сообщалось, что картина будет выставлена для обозрения желающих принять участие в торгах в течение двух часов, начиная с семи вечера первого четверга сего месяца, в Санта-Монике, в «Галерее Z» выставочного комплекса «Бергамот». Предложения будут приниматься до полуночи.

Организация презентации выглядела вполне законной и профессиональной. Описание картины взяли из интернет-каталога частных коллекций. Из рассказа о деятельности Оппарицио за последние два года в журнале, выпускаемом коллегией адвокатов, нам было известно, что он коллекционирует картины художников второго эшелона и покойный итальянский мастер Тинто — его страсть. Когда по номеру, указанному в буклете, позвонил человек, представившийся агентом Луиса Оппарицио и забронировавший для него время показа, мы уже знали, что он — наш.

Свита Оппарицио вошла в зал бывшего вокзала «Ред кар» точно в назначенное время. Пока три охранника в темных очках рассредоточивались по переднему залу, двое других осмотрели «Галерею Z» и дали сигнал: чисто. Только после этого Оппарицио вышел из длинного лимузина.

Внутри Оппарицио встретили две женщины, обезоружившие его своими улыбками и восторгами по отношению к искусству вообще и к живописи, которую ему предстояло увидеть, в частности. Одна из них вручила ему хрустальный бокал с шампанским в ознаменование события, другая — толстый пакет сопроводительных документов, подтверждающих подлинность и выставочную историю представленного произведения. Ему сказали, что все это он может прочесть позже, поскольку сейчас лучше, не теряя времени, приступить к осмотру, чтобы успеть до часа, назначенного следующему посетителю. Его провели в смотровой зал, где на нарядном мольберте стояла картина, задрапированная шелковым покрывалом. Луч от единственного источника света падал на середину комнаты. Гостю сказали, что он сам может снять покрывало, и одна из сопровождавших дам приняла у него бокал с шампанским. На ней были длинные перчатки.