Поль прикоснулся к руке мальчика:

– Нет. В жизни каждого бывают моменты, когда человек просто не может справиться сам.

Он посмотрел в окно на сверкающий клен и, повернувшись к Хенку, серьезно сказал:

– А теперь, когда ты рассказал это мне, ты не должен никогда никому больше рассказывать это. Запомни, Хенк, никогда и никому!

– О, я обещаю, Поль. Мне теперь легче, после того как я рассказал тебе, больше я никому не скажу.

– Это могло бы быть очень…

– Опасным?

– Скажем, неприятным. Это ведь обвинение, ты понимаешь.

Хенк кивнул:

– Я понимаю. И трудно доказать. Показания очевидцев и все такое.

– Начитался детективов?

Хенк не ответил. Он пристально посмотрел на Поля:

– Можно, я спрошу кое-что? Поль, ты можешь допустить, что Донал способен убить Бена?

Поль глубоко вздохнул и замолчал. Хенк решил, что ему не понравился вопрос. Наконец Поль заговорил:

– Хенк, я много думал об этом… И я убежден, что существует какая-то связь. И полиция тоже так думает.

– Тогда где же справедливость? – яростно вскричал Хенк. – Почему они ничего не делают?

Поль вздохнул:

– Тебя, должно быть, пугает, как несовершенно взрослые управляют этим миром. Как мне объяснить? Есть колеса внутри колес, силы за силами – это не каламбур, и, как ты сам сказал, нужны доказательства. Доказательство – это больше, чем знание. Можно знать, но не быть в состояний доказать. Ты понимаешь, о чем я говорю?

В горле у Хенка жгло, как от горящего уголька. Он с трудом проглотил.

– Я никогда больше не войду в его дом! Никогда.

– О, но тебе придется. Тебя будут приглашать на дни рождения детей и, возможно, на День Благодарения тоже. Тебе придется пойти.

– Я могу отказаться. Почему мне нельзя так сделать?

– И обидеть Мэг? И навести твою мать на мысли, от которых она сойдет с ума? Послушай, выброси все из головы и смотри вперед. Ты ничего не сможешь сделать. Слышишь меня, Хенк? – Поль понизил голос – Ради себя самого, послушай меня. Гнев съест тебя. Просто помни Бена, помни, что он любил тебя, и забудь остальное.

– Наверное, ты прав.

– Ты последуешь моему совету?

– О'кей, Поль, ты можешь положиться на меня. Поль снова коснулся его руки.

– Вижу, что могу. Ты здорово повзрослел… Скажи, ты бы не хотел ходить со мной по субботам в храм? Ты мог бы услышать там то, что поможет тебе понять людей, понять добро и зло.

Хенк задумался. Мама никогда туда не ходила, потому что в субботу было много покупателей в магазине. Бен был равнодушен. Дедушка Дэн был неверующим, светским евреем, как он называл себя. Но Бена не стало, а дедушка все время поучает, и его трудно понять. Остался только Поль, который мог играть в теннис и шутить, он мог быть и серьезным, но без поучений. Поэтому, раз Поль советует храм, Хенк будет ходить туда.

– Это было бы прекрасно, – произнес он. Он вспомнил кое-что. – Мама говорит, что война изменила отношение людей ко злу. Их не поражает, когда люди убивают друг друга. Ты тоже так считаешь, Поль?

– Мне не хочется это говорить, но это так. Поль задумался. Потом улыбнулся:

– Ну, хватит об этом! Остановимся в антикварном магазинчике в деревне и купим что-нибудь для твоей матери. Вазу или кувшин, или что-нибудь, что она любит.

Они вышли на улицу. Было яркое свежее утро. Припекало солнце, но в тени чувствовалось приближение зимы.

– Мы купим яблок по дороге домой, – сказал Поль и обнял мальчика за плечи.

Хенк подумал: «Я запомню это. Умрет Поль, через много-много лет он умрет, а я все буду помнить, о чем мы говорили летом 1929 года, помнить золотые клены и яблоки в траве и его руку на своем плече».

Мэг шла в направлении магазина Ли, совсем не уверенная, что ей действительно хочется пойти туда, увидеться с Ли и поболтать о чем-нибудь. Она приехала утром в Нью-Йорк без особой необходимости, просто желая навестить Хенни и почувствовать ее теплоту, запомнившуюся с детства. Но Хенни не было дома. Мэг побрела по направлению к музею вдоль Пятой Авеню, помедлила у входа и пошла дальше. Она приехала в город без машины: в теперешнем ее настроении присутствие шофера стесняло бы ее.

Красивые небоскребы блестели в полуденном свете. В отелях, офисах и магазинах сновали люди, покупая и продавая, разговаривая по телефону. Но она чувствовала себя среди них бесконечно одинокой, как будто она была в чужой стране и слышала разговоры, которых не могла понять. Это чувство все чаще и чаще возникало у нее, и она понимала, что это нечто вроде недуга, с которым она должна бороться.

Она почувствовала усталость и присела на скамью у стены, отделяющей парк от Пятой авеню. Беременность была не при чем – Мэг была на шестом месяце, и организм уже восстановил свои силы. Все дело было в ее нервах.