Между тем местность была достаточно открытой, если не считать нескольких каменных валунов да естественных возвышенностей, поросших кустарником.

Время приближалось к шести вечера. То с моря, то, наоборот, в бесконечность метался и рвался в разные стороны свежий ветер. Татаринов хорошо помнил, что Европа достаточно перенаселена, но место, в котором они находились, было безлюдным.

— Вот берег, — сказал Галинкаф.

— Я вижу, — согласился с ним Татаринов, стоя на каменистой гальке в нескольких метрах от кромки воды.

— Все, что я знаю про похищения, и все, что я знаю про детей, которых похищают со всей Европы, — это то, что где-то здесь всплывает подводная лодка и забирает их на борт. Куда они отправляются дальше, я не знаю.

— Подводная лодка?

— Да.

— Продолжайте.

— Не понимаю?

— Что это за люди, которые хотели убить нас ночью?

— Обычные наемники, — пожал плечами Галинкаф, нагло глядя в глаза Татаринову. — Если бы вы не начали копать, я бы не стал пытаться устранить вас.

Вот это интеллигентная европейская прямота — глядя прямо в глаза, без тени смущения!.. И не важно, что ты торгуешь детьми, важно то, что ты даже не пытаешься скрыть этого. В отличие от доктора Пинту, которого приходилось лупить, чтобы в конце концов услышать, что он ничего и никого не знает… Следователя Галинкафа не нужно было даже запугивать, он практически все рассказывал сам. И тут одно из двух: или Татаринов чего-то не понимает, или следователь лукавит.

— Твоя роль во всем этом процессе? — спросил Татаринов.

— Безопасность, — съежился Галинкаф. — Моя задача очень проста: заминать все дела, которые касаются похищения детей. Расследования идут по нескольку лет, естественно, детей не находят.

— Да, как это гуманно, — согласился Кэп. — И давно ты этим занимаешься?

— Недавно, всего несколько месяцев. Но сама структура существует очень давно.

— А ты не боишься, что в этом безлюдном месте я тебе пущу пулю в башку? — поинтересовался не без интереса капитан второго ранга.

— Уже нет, — ответил ему нагло Галинкаф. — Вы не представляете, что это за люди.

— Ну почему же, представляем. Встречались сегодня ночью.

— В их распоряжении огромные средства, их связи уходят на самый… самый верх. Они ничего не боятся.

— Неправда, — не согласился Татаринов, — все чего-нибудь да боятся.

Странный был это следователь Галинкаф: может быть, у него действительно была совесть, может быть, он действительно устал от осознания того, что должен постоянно прикрывать преступную группировку. И теперь он, может быть, действительно рад исповедаться перед русскими…

Татаринов уловил покорность и покаяние и спросил, сколько Альфред работает в полиции. Оказалось, что уже двенадцать лет.

— Ты, видать, насмотрелся всякого дерьма.

— Не без этого, — согласился следователь.

— Так где же искать детей?

Галинкаф подступил к кромке воды и показал рукой в океан.

— Их уже нет ни в каком приюте для несовершеннолетних. Их должны перевезти, и, может быть, это уже произошло, а может быть, и нет. В последнее время откуда-то с этого побережья забирают живой товар, и он уходит.

— Куда их везут?

— Не имею ни малейшего представления. Если бы я хотел, чтобы вас убили, наверное, я бы привез вас в какую-нибудь ловушку. Но я не спал всю ночь и мучился.

— О-о-о-о… совесть, — удивился Татаринов. — Представляешь, мы тоже не спали ночь, тоже мучились по твоей милости, только по-своему.

— Мне платят за предотвращение утечки информации. Я сообщил только о том, что вы вышли на доктора Пинту. А доктор Пинту — один из основных в этой сети.

Татаринов посмотрел на Голицына, постукивая открытой ладонью по височной кости. Они были идиотами, полными идиотами! Нужно было задержать его, несмотря на крики посольского работника. Но кто знал, что следователь выдаст такое?

— Он натренированный сукин сын! — прошептал Татаринов себе под нос, осознавая, что тот был не просто доктором, а каким-то дельцом. И дельцом, который без проблем получает аудиенцию у королевы Нидерландов. Как все запущено в этом мире…

— С кем ты контактируешь? — спросил Татаринов.

— А вот этого я вам не скажу, — ответил нагло и сухо Галинкаф. — У меня жена и двое детей, если я сдам свой контакт — это значит, что я крыса. А если я крыса, то жить мне и моей семье останется день или два. Так что извини, больше ты от меня ничего не услышишь. Я показал тебе место, может быть, тебе и повезет и ты увидишь, как похищенных детей грузят на подводную лодку. А может быть, и нет, я не знаю.