— Думаешь, это повторится?

— Это — нет. Но что-то похожее — запросто. У нас тут дураков много. Я буду охранять тебя, Таня.

— Какой ты умный, Ромка! Слушай, у тебя здесь и вправду хорошо. Я завтра опять приду, — с улыбкой сказала Таня.

Роман согласно кивнул. Кто же откажется от визита такой красавицы? Лукаво поглядывающей на него и уплетающей уже второй бутерброд с сырокопченым окороком.

— Ты такая красивая, Таня… Слушай, может, хочешь маринованных баклажанов? Очень вкусные, Катька делала. Правда, они с чесноком…

— Тащи! — приказала Таня.

Роман достал из холодильника стеклянную банку, положил на тарелку Тани два сморщенных фиолетовых баклажана. Нож и вилку тоже не забыл.

— Немецкая педантичность, — улыбнулась Таня. Взяла баклажан пальцами и впилась острыми зубами в сочную мякоть. — Ой, какая вкуснятина, Ромка! Прямо — отпад! Ты хочешь?

Она протянула Роману остаток баклажана, и он куснул его, чувствуя во рту резкий чесночный аромат.

— Извини, но Катя кладет чеснока без меры…

— Слушай, она такая умница, это же обалденно вкусно! — воскликнула Таня. — Я хочу потом тоже научиться такие баклажаны делать. А сейчас… Я хочу тебя поцеловать, Ромка…

Она потянулась к нему губами, он не успел свои отвести, но мгновением позже понял, что получил самый прекрасный чесночный поцелуй в своей жизни.

— Все, мне пора домой, — объявила Таня, доев один баклажан. — Ты проводишь меня, Ромка?

— Могла бы и не спрашивать. Я же сказал, что теперь буду всегда встречать тебя и провожать. Придется работать все время в первую смену, мой сменщик только обрадуется этому. Он не любит вставать рано утром.

— Ты классный парень, Ромка…

— А ты — обалденная девчонка.

Они еще долго целовались, а потом Таня засобиралась домой, Роман проводил ее до калитки родного дома и вернулся в свою кухню. После ухода Кати к Потапову ему больше нравилась кухня, там было уютнее, теплее и… легче.

Он долго сидел за столом, жуя бутерброд с окороком и задумчиво глядя в окно, а потом достал из ящика стола листок бумаги, авторучку, написал «Пап, я завтра с утра сплю в кухне, не буди, ладно? Все нормально». Отнес записку в дом, положил на журнальный столик под торшером. Знал, что отец, войдя в дом, включит торшер и прочтет его записку.

За окном было хмурое осеннее небо, накрапывал мелкий дождь. Роман усмехнулся. Полная луна? Об этом много писали и говорили, но на самом деле человеческий организм изменяют человеческие эмоции, луна только обостряет их, возбуждает и активизирует самые животные инстинкты. Ему плевать было на луну.

Роман взял пластиковый пакет, свернул его плотно, сунул в карман джинсов. Потом вышел из кухни, запер на ключ дверь, она одинаково запиралась и снаружи и изнутри, так что невозможно было понять, дома он или нет, и побежал в сторону старого карьера. Спустившись по сырой, скользкой глинистой тропинке, он забрался в густые заросли тальника, принялся торопливо раздеваться. Сложил одежду в пластиковый пакет, положил его под куст терновника, выделявшийся среди тальника густотой ветвей. Холодно было только первые минуты. Роман поднял голову к небу и хрипло сказал:

— Ты тварь, которая недостойна жить на этом свете. Я ненавижу тебя и скоро уничтожу! Ублюдок жалкий, козел, ты посмел напасть на Таню? И думаешь, это сойдет с рук? Думай, думай! Я знаю, где тебя искать, сто баксов обычный пьянчужка не предложит девушке!

Красные молнии полыхали в глазах Романа, крупная дрожь сотрясала его тело, но причиной этого был отнюдь не ноябрьский холод. Он упал на сырой песок рядом с пластиковым пакетом, в который сложил свои вещи. И уже не дрожал, а бился в страшных конвульсиях, голое тело дергалось на песке, жесткая щетина пронзала его, вырываясь из каждой клеточки кожи.

Прошло несколько минут, и страшный зверь, покрытый черной шерстью, похожий на собаку, но в два раза больше дога, с горящими красными глазами, встал на ноги, оглядел изменившийся мир. Теперь он был черно-белым, примерно таким, какой показывают в кино, когда герои смотрят в прибор ночного видения. Роман чувствовал себя легко и свободно, прислушиваясь к ночным голосам, их было много, но звучали они все как фон, не отвлекая от главного. Однако стоило сосредоточиться на одном, и он слышался вполне явственно.

— Ну Мань, чего ты выдрючиваешься вторую ночь подряд?

— Я же сказала, Слава, мне нужно выспаться, чтобы хорошо выглядеть завтра. Отстань.

— Перед кем? Перед этим твоим боссом, хмырем, который — метр с кепкой? Подумаешь, главный врач!

— Дурак ты, Слава. Буду плохо выглядеть — он меня уволит. Завтра, ладно?

— А что это у нас такое мохнатенькое, а?

— Не хапай!

Роман громадными прыжками помчался в глубь старого карьера, к дальнему озеру. Скорость была — быстрей, чем когда он ехал с Иваном на мотоцикле по этой же дороге, кусты высотой в два метра перемахивал с легкостью, каждый прыжок — метров на пять. И при этом — обалденная координация движений. Он все видел, все слышал. Это было — как развлечение, как если бы парню, всю жизнь ездившему на велосипеде, дали прокатиться на «Хонде» Варвара с автоматической коробкой передач. Он резко затормозил на берегу дальнего озера, пропахал когтистыми лапами мокрый песок. Слышал, что в воде, в трех метрах от берега лениво плавает крупный сазан, килограмма на два, и он мог бы запросто нанизать его на свои когти, если бы прыгнул в воду, но сейчас было не до сазана, ибо сбоку вспыхнули очертания его двойника.