— Катенька, все хорошо. Все нормально. Успокойся… Все прошло…

Едва стоны стали стихать, Тареева подняла на меня глаза:

— Ей плохо. Вы что, не видите? Боль ужасная. Она живет только на обезболивающих, которые вкалывают через каждый час, но легче от этого не становится. Но ничего… Она сильная… Катенька, мы все вынесем. Все будет хорошо.

— Лидия Петровна, я пойду, — прошептала я, чтобы Екатерина Николаевна не обнаружила моего присутствия и оставалась спокойной. — До свидания.

— Я вам обязательно позвоню, — пообещала Тареева. — Как только Иван приедет.

— А когда он обещал?

— Только к вечеру. Не раньше.

— Он сейчас дома?

— Да, наверное, — неуверенно ответила Лидия Петровна. — Вы с ним хотите поговорить?

Я не стала отвечать на ее вопросы и молча вышла из палаты, уже в коридоре твердо решив, что поговорить с Иваном Михайловичем мне просто необходимо. По бессвязному бормотанию Екатерины Николаевны я могла только понять, что и Иван тоже может опознать преступника. Хорошо, что Екатерина Николаевна узнала его, несмотря на то что она не была уверена в своих догадках.

Валерка теперь сидел в регистратуре на том стуле, где засыпал незнакомый мужчина. Но, завидев меня, он вскочил с места, заботливо помог снять халат и нетерпеливо спросил:

— Ну что, как она там? Что говорит?

— Сейчас расскажу, — уклончиво ответила я, покосившись на девушку-регистраторшу.

Валерка понял, что разговор не для чужих ушей, и замолчал. Уже на улице, когда мы с ним шли к воротам больницы, я ему все рассказала.

— Ирина, может быть, ей это только показалось? — неуверенно спросил Гурьев уже за воротами. — И тогда мы можем пойти по ложному следу. Ведь Золотова могла что-то и перепутать.

— Надо проверить, — решительно заявила я. — Все равно нам больше пока уцепиться не за что.

— Ирина, а ты не боишься ошибиться еще раз? Мы и за Тареевой гонялись, точнее говоря, Павлик за ней следил. Потом на Лапова насели. Куракин тоже оказался ни при чем.

— Валерка, у нас нет другого выхода. Теперь надо поговорить с Иваном Михайловичем.

— Сомневаюсь, что сейчас показаниям Золотовой можно доверять, но как скажешь.

Иван Михайлович мне понравился с первого взгляда, но выглядел не так ослепительно, как его супруга. Между ними была большая разница в возрасте. Екатерина Николаевна когда-то говорила мне, что муж старше ее лет на двадцать. Посеребренные виски, многочисленные морщины, слегка дряблый живот говорили о том, что ему уже далеко за пятьдесят. Когда-то, наверное, фигура Золотова была спортивной и вполне складной. Черты лица и сейчас сохранились довольно приятные, мягкие. Высокий лоб, прорезанный глубокими бороздами, волевой подбородок… Словом, будь он немного моложе, я бы вообще назвала его красавцем!

Иван Михайлович, судя по всему, старался следить за своей фигурой и сохранял пристойный внешний вид. Одна из комнат квартиры была оборудована под тренажерный зал, где он, по словам самой Екатерины Николаевны, проводил свой досуг — в доме Золотовых мне уже приходилось бывать, когда мы со Старовойтовым готовили рабочий материал для программы. Еще во время съемок я основательно познакомилась с квартирой, заметила расположение комнат: ведь дом был построен по индивидуальному плану. Но тогда мне, к сожалению, не удалось познакомиться с мужем моей героини — генеральным директором одного из охранных агентств нашего города. Этим бизнесом он занимался уже несколько лет, сразу же после выхода в отставку в чине полковника.

Иван Михайлович сам открыл дверь. Голубые глаза хозяина были печальными и тревожными. Волнение его я заметила сразу и объяснила тем, что он не ожидал нашего прихода: сразу из больницы мы с Валерой приехали сюда, не созваниваясь. Как ни странно, муж Золотовой сразу узнал меня.

— Ирина Анатольевна? — Он не скрыл удивления. — Неожиданный визит. Проходите, пожалуйста.

Мы с Гурьевым вошли в просторную прихожую. Я уже знала, где находится гостиная, поэтому уверенно пошла в нужную сторону. В квартире я не заметила никаких изменений. В напольной вазе даже стоял тот же букет роз, который был и во время съемок, — цветы сохранились очень хорошо. Екатерина Николаевна говорила тогда, что муж подарил розы на годовщину их свадьбы. Они прожили вместе почти десять лет. За это время Екатерина Николаевна родила дочь, которой теперь уже семь лет. Так что семья выглядела вполне благополучной.

— А дочери нет дома? — поинтересовалась я, вспомнив о шустренькой малышке, которая в прошлый мой приход так и стремилась попасть в кадр.

— Нет. Машеньку я отвез к родителям, — объяснил Иван Михайлович. — Мне некогда ею заниматься, я все время в больнице. Дочь переживает. А с бабкой и дедом ей спокойнее.

— Мы тоже были в больнице, — сообщила я.

— Были? Вас пропустили в палату? — удивился Иван Михайлович. — Врачи же говорили, что посещать Катеньку могут только близкие родственники.

— Мне пришлось сказать, что я — ее сестра.

— Как она? — с тревогой спросил Иван Михайлович, будто давно не виделся с женой.

— Не могу сказать, что хорошо, но держится мужественно. Она сильная!

— Вы не представляете, как она переживает все это! Ей кажется, что жизнь кончилась. Все время твердит, что теперь она никому не нужна и бизнес ее накроется. Как только она терпит такую боль? А ведь предстоит еще несколько операций…

— Иван Михайлович, я разговаривала с вашей женой, — перебила я его, потому что заметила, что он начинает волноваться еще больше, рассказывая о страданиях жены. — Екатерина Николаевна узнала того парня, который плеснул ей в лицо кислотой.