Бывшие власовцы после войны утверждали, что союз с Гитлером был уловкой. Главное было с его помощью уничтожить советский режим, а потом избавились бы и от немцев. Иначе говоря, сначала с Гитлером против Сталина, а затем с народом — против Гитлера… Звучит это довольно наивно. Если бы Гитлеру удалось сокрушить советскую армию, то какая же сила смогла бы с ним совладать?

Нацисты были не только антикоммунистами, но и русофобами. Насчет России у нацистов были совершенно ясные планы, которые не предусматривали никакой иной роли для русских националистов. Немцы принимали русских на службу в оккупационную администрацию, потому что не могли обойтись собственными силами, но не хотели, чтобы сохранялось русское государство.

Гитлер повторял вновь и вновь:

— Я не желаю иметь с русскими ничего общего… Мы заинтересованы в том, чтобы эти русские не слишком сильно размножались; ведь мы намерены добиться того, чтобы в один прекрасный день все эти считавшиеся ранее русскими земли были бы полностью заселены немцами.

Свои планы Гитлер никогда не скрывал. Он говорил об этом открыто и потому раздражался, когда слышал, что какие-то русские националисты претендуют на союз с ним. Он не нуждался в таких союзниках! Вот почему Гитлер не мог понять генерала Власова и других русских, которые желали ему служить и лезли с предложением своих услуг. Фюрер не верил, что русские, зная о планах нацистов в отношении России, могут искренне служить нацистской Германии. Он считал их слабоумными.

Вот еще один интересный вопрос: отчего немалое число русских эмигрантов, причем называвших себя националистами, оказались в годы Второй мировой войны на стороне Гитлера? В отличие от советских пленных перед эмигрантами не стоял этот жестокий выбор: смерть в лагере или служба рейху. Эмигранты, раскиданные по всей Европе, могли продолжать прежнюю жизнь, отказавшись служить и Гитлеру, и Сталину. Тем не менее многие молодые люди летом сорок первого двинулись в Россию в обозе вермахта.

Эмигранты устремились в Россию вслед за наступающими немецкими войсками не для того, чтобы «быть вместе с народом», а для того, чтобы не дать другой силе заполнить вакуум власти, взять эту власть самим. Это одна причина. Была и другая.

Хорошо исследовано увлечение европейской молодежи в предвоенные годы марксизмом. Гораздо меньше известно о том, что в те же годы другая часть молодежи в не меньшей степени увлекалась и национальным социализмом. Слово «фашизм» для многих ушей звучало тогда сладкой музыкой.

Фашизм казался мощным средством восстановления чувства национальной гордости и успешного решения проблем европейских государств двадцатых годов. В фашизме нравилась ненависть к либеральной демократии и капитализму, нравилась идея авторитарного правления с помощью одной правящей партии…

В эмигрантской газете «За Родину» в большой статье «Фашизм и освобождение России» говорилось: «Слово «фашизм» пользуется у нас большой популярностью. Хотя фашизм в своей социальной и политической сущности еще не определился, но только определяется, многие возлагают на него надежды в деле спасения России. Сила идей несомненна. Они часто являются первопричиной действий. И многим фашистские идеи кажутся именно теми идеями, которым суждено уничтожить коммунизм».

Последний российский посол в США Борис Александрович Бахметьев писал послу во Франции Василию Алексеевичу Маклакову: «Многие из наших соотечественников склонны рассматривать фашизм как новое Евангелие политического устроения, пришедшее на смену развалившейся и подгнившей демократической доктрине».

Приход Гитлера к власти породил большие ожидания у некоторых русских эмигрантов. Особенно среди бывших военных, которые говорили: вот человек, который нам поможет. Когда немецкие войска в сороковом году вошли в Париж, писатель Дмитрий Сергеевич Мережковский, выступая по радио, восторженно назвал Адольфа Гитлера «новой Жанной д’Арк».

Один из вождей эмиграции писал перед войной: «Пока эмиграция продолжает застарелый спор — монархия или республика, жизнь и современность выдвинули новую форму политического бытия — диктатуру. К ней одинаково пришли и монархическая Италия, и республиканская Германия. Для нас диктатура — не уклончивый ответ боящихся сделать решительный шаг. Диктатура для нас — сильная власть, единственный путь установить твердый порядок».

Твердый порядок, новый порядок… У многих эмигрантов мировоззренческих, идеологических противоречий с немецкими офицерами не было. Напротив, их объединяло некое душевное сродство, и это облегчило союз с Гитлером.

Пакт Сталина с Гитлером в 1939 году возмутил эту часть эмиграции. В редакционной статье газета «За Россию» писала: «Мы приветствовали образование социал-реформаторского лагеря в мире — фашизма. Но он скомпрометировал себя союзом с марксизмом, обнаружив при этом свою идейную незрелость».

22 июня 1941 года Гитлер преодолел свою незрелость, и поклонники фашизма поехали в Россию с командировочными удостоверениями оккупационной администрации. Кто-то из них, вероятно, искренне надеялся, что, разгромив Красную армию, немцы начнут искать национальные русские силы, способные переустроить Россию.