Шрифт:
Второй, не менее жгучий спор — о содержании периода половой зрелости. Социально это наиболее ответственный возраст. Ближайшая смена взрослым, подростокдолжен сделаться объектом особо настойчивого классового внимания. Его поведение и приобретения в этот период являются решающими для всей его последующей классовой индивидуальности, и продуктивно воспитать подростка в нужном социальном направлении является одной из наиболее жгучих проблем педагогики.
Но подавляющее большинство подростков — отпрыски трудовых масс, и принцип замедленного темпа, принцип ханжеской «пощады» особенно резко фигурирует именно в этом возрастном секторе западной и части нашей педологии [81] . «Щадить», т. е. задержать, не допустить, — такова руководящая педагогическая директива для этого возраста. На помощь призываются и узкий просвет сосудов в этот период будто бы анатомического происхождения [82] , и малокровие мозга, и временное слабоумие, и многое другое, что действительно при умелой разрисовке выглядит достаточно предостерегающе для педагогических дерзаний.
81
Конечно, мы не обвиняем западных (и наших) педологов в сознательном умысле. Как мы знаем, классовое пропитывание науки идет более тонкими путями.
82
Часто наблюдающееся повышение кровяного давления у подростков объяснялось временным узким просветом сосудов. На самом же деле причина этого явления лежит по преимуществу в нервногенных влияниях, сильно зависящих от среды (кортикальное влияние на вазомоторы, т. е. на нервы, управляющие сокращением сосудистых стенок).
К счастью, вполне естественная классовая пугливость наших противников нас не заражает, и оптимизм учения о рефлексах, оптимизм учения о «психоневрозах» помогает довольно легко разоблачить мнимую серьезность мотивов педологической паники.
Возможности серьезнейших заторможений творческих сил благодаря нерациональной среде, возможности грубо паразитических и дезорганизующих переключений биологической энергии в результате воспитания, патогенная роль скверно воспитанных доминант, — все это оказывается вполне достаточным благоприобретенным материалом, чтобы испортить наиболее чуткий период человеческого развития.
Центр тяжести основной ранимости возраста оказывается, таким образом, не в организме, а в окружающей среде, и при правильном предварительном и текущем педагогическом подходеименно переходный возраст окажется наиболее продуктивным в смысле социально-творческих результатов наших влияний. Таким образом, лозунг «щади подростка» превращается в лозунг «береги буржуазию, береги ее от слишком продуктивного массового воспитательного использования этого наиболее ценного возраста, береги буржуазию от слишком быстрого роста боевого кадра эксплуатируемых масс».
Такова философия буржуазного возрастного темпа, таковы предпосылки ее возрастных стандартизаций, — тем меньше оснований для советского педологического хвостизма. Наши руки должны быть свободны, вопрос о возрастных возможностях и пределах для нас в значительной степени открыт [83] .
Еще в 1925 году в руководящем педологическом органе Государственного Ученого Совета нам приходилось в одиночестве защищать эту оптимистическую позицию в области переходного возраста. Судя же по материалам педологического совещания (апрель 1927 г.), а также 1-го педологического съезда, в советской педологии с тех пор намечается значительное полевение, оздоровление.
83
К несчастью, возрастные стандарты нам приходится, временно, конечно, пересматривать и с точки зрения пессимизма; артериосклерозы наших недавних комсомольцев (25–30 лет), склерозы вождей в 40 лет; — ведь это тоже почти стандарты, стандарты тяжелой полосы пролетарской революции, к счастью, полосы, миновавшей уже в значительной ее степени. Вместе с тем, именно здоровый педологический оптимизм призывает нас к самым суровым предостережениям против ультраоптимизма, против «ура-оптимизма». В детстве, во всех его возрастах, тем более в переходном возрасте, скрыты как богатые потенции, так и грозные опасности. Выявлять лишь положительное и отметить отрицательное, угрожающее — было бы педологическим безумием. Непрерывно, на протяжении всего педагогического процесса, необходимо следить, чтобы актуальная, оптимистическая воспитательная установка не шла вразрез с действительными биологическими возможностями детей, чтобы она не травматизировала, не перегружала.
Вопрос о темпе индивидуального развития человеческого организма помимо общих биологических тормозов, помимо возрастных стандартов, сталкивается также с непосредственно наследственными ограничениями. У всякого организма свои жесткие творческие пределы, — твердит классическое учение о наследственности, — свои резкие конституционные особенности, то ускоряющие, то замедляющие, то извращающие возрастной темп и содержание развития.
Это третий методологический спор в антропобиологии. Основное его классовое значение в определении степеней ограничения мозговой культурыидущих к власти новых человеческих масс.
Недаром враги Октября называли (и называют, хотя реже) нашу пролетарскую власть имбециллократией [84] : это не простая политическая, со зла, ругань, это определенная антропобиологическая платформа.
Еще Ницше, философский трибун предимпериалистической буржуазии, утверждал, что «власть — вино аристократии», что «аристократия» отличается особым типом «духа» и особою «кровью».
84
Имбецилл — человек с врожденноограниченными (дефект мозга) интеллектуальными способностями.
Совсем не так давно, при первых попытках строить рабочие факультеты как преддверие к высочайшим этапам новой культуры, наши противники — биологи, страстно агитируя за «пощаду», за «медленность», — горячо предостерегали пишущего от насилия над наследственно несовершенным рабоче-крестьянским мозгом: для массового демократического молодняка высшее образование будет непосильно, надорвет, сломает его нервную систему, создаст массовую неврастению.
Обилие современных молодых неврозов, обусловленных, конечно, голодовками и эмоциями лет блокады и гражданской войны, а также и голодными стипендиями вузов, «адвокаты» нашей молодежи с торжеством приписали целиком победе своей «защитной» точки зрения.
Таким же образом оценивают и результаты тяжелейшей, невиданной в истории мозговой нагрузки революционного нашего авангарда, при этом работающего и работавшего в уродливейших условиях: «несовершенный, конституционально ограниченный мозг реактивно сламывается». Мозг, наследственно впитавший в себя длительно, поколениями развивавшуюся способность к высокой мозговой культуре, несравним по своей творческой мощи с мозгом «наследственных рабов»?!
Отсюда биологическое право на власть, в первую голову, у отпрысков сытых слоев и у наследственно стажированной технической интеллигенции [85] . Рабочий класс по биологической конституции своей — это костяк и мышцы общества, мозг же последнего и нервные его пути — это «квалифицированные организмы!»
85
Апологеты «ультра-наследственнического» уклона особенно любовно преподносят нам колонки блестящей мозговой «наследственности» в семьях, насчитывающих 2–3 поколения мозговых работников. Это не мешает им, однако, воевать с «передачей благоприобретенногов потомство», когда эта «передача» им не по нраву.