Как видим, рядом с биогенетическими, древнимитормозами мы имеем не менее актуальный, современный«научный» тормоз, мешающий быстрому продвижению именно пролетариата к высотам культуры. Вопрос о том, насколько действительна и тугоподвижна скверная общая и мозговая наследственность эксплуатируемых слоев, насколько ценны положительные стороны их наследственности, насколько быстро они сумеют преодолеть отрицательное в себе и развить хорошее, — вопрос этот делается одним из острейших вопросов повседневной классовой практики.

С этой точки зрения необычайно пышно развернувшиеся за последние 10–15 лет учения о конституциях, о врожденных диатезах, в той их части, которая дает скептический, пессимистический материал, сигнализируют нам грозную опасность: социальной динамике революции организованно снова «научно» противопоставляется косность организма.

Специфична в этом смысле нашумевшая и, несомненно, оригинальная гипотеза Э. Кречмера. По неизвестным причинамв человечестве выделились два основных конституциональных типа циклоиды и шизоиды. Первые — открытые, социабельные, живые; вторые — замкнутые, напряженные, медленные. Через всю историю человечества проходят эти типы (очевидно, формируясь через брачные сочетания, так как иных путей влияния социальной истории Кречмер нигде не раскрывает), налагая свою давящую печать на все исторические события, с которыми соприкасаются. Столкнулся с французской революцией шизоид Робеспьер и «погубил» ее, в то время, как слишком рано погибший циклоид Мирабо был призван ее «спасти». Мрачные, шизоидные волнения в папской церкви порождены шизоидом Савонаролой, а беспорядочный, почти веселый фон германской реформации обусловлен циклоидностью Лютера и немецких князей. Отвлеченные, философские науки формируются шизоидными мозгами, а конкретные, практические — циклоидами.

Очевидно, если, боже упаси, циклоидов народится мало, неизбежно погибнет тогда материалистический прогресс пролетарской мысли. Мало того, наплыв шизоидов — непреодолимый биологический тормоз для развития коллективистических элементов в человечестве. Помимо брака между соответствующими «типами», иного способа овладения их нежелательными иногда проявлениями Кречмер нигде не указывает. С раннего детства «стихийно» вырисовывается тот или иной специфический тип, и педагогика должна идти в хвосте этого типа, энергично оберегая его от чуждых влияний, пассивно используя его свойства.

Теория Кречмера — классическая и современных реакционных учениях об эндотипах, ее пути — это общие пути почти всех необычайно размножившихся современных «конституцийных» гипотез [86] . Основная социальная их мудрость — фатальное, грубое дробление человечества на биотипы, отсутствие у социальной среды возможности властно вмешаться в структурные процессы этих типов, биологические предельности наших общественных переустройств.

Учениям о конституциях в реакционном их устремлении энергично помогают теориио невозможности менять свойства организма в дальнейших поколениях («непередача», «неизменность»). В пределах индивидуальной жизни не переделаешь конституции, попытки же эти останутся бесплодными и на последующее время, так как не в силах внедриться путем наследства.

Итак, снова фатум, методологические корни которого, конечно, в чистой метафизике (внутренняя сила, отталкивающая новые признаки, притом появившаяся неизвестным путем), классовая же его причина в пессимизме по адресу возможностей пролетарской революции.

Естественно, что самые «левые» педагогические попытки влиять на конституцию чаще всего сводятся к элементарному гигиенизму(точное повторение подхода к «конституции» возрастов), к вопросам питания, жилища и пр. при полном игнорировании путей воспитательного кортикального вмешательствав элементы конституции.

Сочетаниями раздражителей на протяжении ряда лет, комбинируя явлениями возбуждения и торможения, переключая комплексы функций, перемещая участки доминантного возбуждения и тем меняя питание органов, темп и качества их работы, — жизнь вносит серьезнейшие реформы в унаследованные признаки, ломая их в процессе настойчивого повторного своего давления на протяжении двух-трех поколений.

Любопытно, что наследственные, врожденно «готовые» болезни сейчас отрицаются. Еще более любопытно, что авторитетные изыскания приводят к положению, что наиболее фатальные заболевания, именно душевные болезни, в половине случаев не имеют «сумасшедших» предков и в половине случаев не имеют «сумасшедших» потомков.

Пожалуй, еще более любопытно, что по стопам учения о психоневрозах, работая методами этого учения, один из величайших психиатров современности, Блейер, доказал необычайный динамизм одного из самых страшных человеческих психозов — шизофренического слабоумия. Оперируя над блейлеровским материалом аналитическим ланцетом, можно докопаться до идущих из социальной среды влиятельнейших благоприобретенных факторов развившегося психоза, т. е. зачастую и до путей возможного его педагогического предупреждения.

Сам же Кречмер, несмотря на свой «конституцийный» фатум, незаметно для себя открывает чрезвычайно богатые горизонты для педагогической борьбы с разрастанием эндотипа: фактически именно из его объяснений вытекает понятие о переходе нормы в психоз под качественным влиянием «сгущения нормы»; для сгущения же нормы факторы социально-педагогического характера оказываются, конечно, слишком часто решающими.

Одновременное существование фаталистической крепелиновской школы [87] и динамической — Блейлера, реакционных учений о конституциях и тенденций к радикальному пересмотру роли наследственности в психозах нас, конечно, не удивляет: это отражения одновременного существования двух борющихся общественных классов.