Шрифт:
Как расшифровать этот заказ? Ликвидируй с детских лет дооктябрьскую гниль, с первых лет жизни человека готовь его к классовым боям и социалистической практике, помоги ему сделаться диалектическим материалистом, дисциплинированным пролетарским коллективистом, закаленным, смелым, трудовым и боевым революционным активистом, культурным и организованным строителем социализма, — таков был недвусмысленный октябрьский заказ нашей педагогике.
«Но годится ли человек для такого заказа?» — ехидно запросила антропобиология. «Если бандитский захват власти возможен, все же нелепые „строительские“ чаяния этой бандитской власти неосуществимы, так как разобьются о мощную скалу человеческой психофизиологии. Большевистская авантюра сломает себе ноги, споткнувшись на человеке, на его биологических закономерностях».
Как видим, именно педагогика в первую очередь столкнулась с остро практизированной проблемой о психофизиологии человека. Именно для нее первой абстрактный спор оказался совсем не ко времени.
В самом деле, если мировому пролетариату до нашего Октября было не до педагогики (педагогика баррикад и забастовок — не педагогика детства), после Октября у власти, ответственный за судьбы социализма, он не может обойтись без своей педагогики детства. Недаром и западные компартии, а вместе с ними и левые педагоги Запада с такой жадностью всматриваются в наши педагогические искания, зная, что как теперь [59] для завоевания власти, так и потом, после завоевания власти им понадобится своя педагогика, которой пока еще нет.
59
Мировые компартии, комсомол, пионерское движение пролетарски заостряют сейчас ряд основных педагогических проблем. Это не тактика «социалистов».
Педагогической дискуссии предстоит сделаться одной из серьезнейших научно-классовых дискуссий во всем мире, и объектом этой дискуссии явится наука о психофизиологии человека, о психофизиологических закономерностях человека, о воспитательных его возможностяхи тормозах. Именно этой дискуссии предстоит на практикеразрешить исчерпывающим образом вопрос о действительном существе марксистской психологии, о действительно пролетарской трактовке наследственности и о прочих спорных вопросах психофизиологической теории. Начало этой практическойдискуссии уже налицо.
До февраля самой «революционной» педагогической теорией в России была платформа так называемого свободного воспитания. Буржуазия, недовольная тиранической опекой самодержавия над собою и своими детьми, требовала свободы детского самоопределения. Это требование опиралось на «авторитетную» биологическую теорию, на так называемый биогенетический закон, обязывавший педагога к невмешательству в детскую жизнь.
Биогенетический закон, довольно хорошо расшифровавший генез всех этапов внутриутробногоразвития ребенка, по аналогии перенес принципы этого генеза и на послеутробную жизнь. Ребенок «должен», оказывается, стихийно пережить все этапы исторического развития человечества, и лишь изжив их по очереди, может включиться в современность. Тормоза и передвижки по пути этого самоизживания «гибельны» для ребенка, самоопределение его должно протекать «эндогенно», подталкиваемое стихийно-инстинктивными силами изнутри, из древне-унаследованногобиологического фонда. «Невмешательство», «свобода», — вот основной педагогический постулат биогенетического закона.
Это «невмешательство», казавшееся очень либеральным, когда оно адресовалось вмешательству самодержавия в педагогику, на самом деле превращалось в настойчивое проталкивание буржуазного влияния во все этапы воспитания [60] .
Полная аналогия с парламентаризмом, который выглядит очень либеральным, когда им козыряют в борьбе с неограниченной монархией, и который превращается в наложницу буржуазии, как только самодержавие списывается в расход.
Этот «педагогический парламентаризм» извлечен сейчас из всех научных архивов мира и страстно противопоставляется диктаторским замашкам растущей большевистской педагогики. Любопытно, что исторически чуткая буржуазия обеспечила себе в этом ответственнейшем секторе борьбы за власть прочные позиции задолго до рождения наших воспитательных чаяний. Естественно, что первые же шаги формирующейся послеоктябрьской педагогики уткнулись в крутую, высокую, прочно сделанную стену международных ученых «противоядий».
60
Таким и оказывается биогенетический закон («свободное воспитание») всюду, где он применяется в западной педагогике.
В самом деле, как только пытались мы психофизиологически обосновать наши классовые воспитательные притязания, научное оружие немедленно вырывалось из наших рук. Классовое воспитание — это установка на современность, биогенетический же закон требует возврата детей в далекое прошлое.
Ребенок советского исторического периода должен, по-нашему, уже в 8–10 лет, конечно, в детских формулировках, понимать свое грядущее классовое назначение, должен ориентировочно уяснить непосредственную связь своего бытия с производственным трудом отца и современной индустрией в целом, должен конкретно разбираться хотя бы в основных общественных соотношениях, должен уловить материалистическую закономерность в явлениях природы и связанность их с трудовой активностью общества. Между тем биогенетический закон тычет ребенка носом в мистику и примитивизм древности, требует поочередного повторения социально-трудовой истории его предков, за шиворот оттаскивает его от современности.
Крупнейший педагог современной Америки, Дьюи,либеральнейшим образом радея о детских интересах, изолировал детей от «ужасной современной общественности», скрыл от них «язвы классовой борьбы» и вернул им «беззаботность», «свободу» примитивного, древнего, «воистину детского» бытия.
Следуя за биогенетическим законом, Холл,отец педологии, настаивает на мистическом фонде детского периода и предостерегает против совместного воспитания полов. Один из ученейших педологов Германии, тоже биогенетист, Ферстер,насыщая церковным ладаном воспитание и разделяя мальчиков — козлищ от девочек — овец, ухитрился даже в коллективизм детский вплести черты первобытной психики человечества, — выхолащивающие всякую возможность использования юных групп для революционно-боевого влияния.
Вождь сверхромантической школы в немецкой педагогике, впавший даже в острую ссору с правым лагерем, Винекен,по стопам того же «рецидива древности», влачит чуткие и одаренные юношеские группы по лесам и горам Германии, «помогая» им в романтической обстановке «изживать» охотничье-кочевые инстинкты предков (почему бы ему не потянуть ребят на фабрики, в рабочие подвалы, к голым батракам?!).
Мировой бойскаутизм в стержневом своем содержании носит все те же биогенетические черты «надсоциальной» романтики, отрыва от «классовых язв», внедрения в прошлое.