Инженер Ваня Предов и консультант Слава Маев учились в одной литературной гимназии, в Москве. Слава был на два года старше, и близко они ни разу не сходились, если не брать, конечно, в расчет отвратительную сцену в пустом спортзале. Взаимопонимание тогда не могло быть найдено исключительно из-за различия литературных пристрастий. Слава очень увлекался, на тот момент, Харитоновым, Ваню же ничего, кроме Мамлеева, тогда не интересовало. И вот теперь, совершенно непонятно почему, Ваня, узнав о приезде Славы, испугался, причем испугался так, как современный человек боится совсем уж редко, почти никогда современник наш так не боится.

Игорь Ренатович размышлял по поводу Ивана, глядя в хаос хрустальных углов крупной пустой пепельницы. Странная, причудливая ванина фигура, может быть, чересчур сильно притягивала директора Коршунского резиномоторного комбината. С тех пор, как никому тогда в Коршунске не ведомый смешной московский студент Ваня Предов вдруг из ночной пыльной августовской телефонной будки предупредил Игоря Ренатовича о готовящемся покушении, которое связано оказалось, конечно же, с получением ссуды под разработку все того же сверхупругого полимерного хлыста, не оставляло директора ощущение, что проживает он теперь в сильно затянувшемся, но приятном и занимательном сновидении.

Ваню тут же пригласили на работу, и, как оказалось, совсем не зря. Молодой человек этот обладал, очевидно, каким-то чутьем на нештатные ситуации, и его негативные прогнозы никогда не бывали ошибочны. Ваня некоторое время существовал на специально изобретенной для него должности консультанта по имиджу, пока вдруг не увлекся на всю голову проблемой гиперполимера. Проблема, на уровне салонном, состояла в том, чтобы синтезировать изначально скрученный на каком-нибудь максимально низком уровне организации материи упругий жгут, дабы потом этот жгут мог в течение долгого времени раскручиваться, давая механическую энергию. Ведущий инженер, присланный по запросу из Москвы, не то попросту ничего не понимал в химии полимеров, не то за долгие годы нахождения в официальной науке очень уж привык не высовываться, а только возглавляемое им исследование не двигалось никуда до того момента, пока им не заинтересовался Ваня. Через три недели Иван вынес из лаборатории что-то похожее на полуметровую куколку липового шелкопряда. Штука эта имела насекомый запах и бешено вращала коническим черным хвостом. То была первая отливка из сверхупругого полимера с периодом раскрутки в шесть часов, а через месяц Игорь Ренатович отослал главного инженера обратно в Москву, отдав его место Ване.

Скоро любопытство, которое Ваня вызывал у директора, вступило в границы патологии. Игорь Ренатович собирал любые слухи о Ване, и даже создал для их хранения специальную базу данных, тайком доставал ванины фотографии, записывал его голос на спрятанный в ящике стола диктофон, справлялся в поликлиннике о результатах тех или иных медицинских анализов. Короче, в директоре ожил исследователь, похороненный вот уже тридцать лет под наслоениями организационных забот. Если бы Игорь Ренатович был с собой до конца честен, то признался бы он себе, что запустил откровенно дела на предприятии, увлекшись чрезмерно процессом изучения отдельно взятой личности. Однако, как бывший военный химик, да и как всякий военный по призванию, предпочитал он просто и прямо, что называется, «идти к своей звезде», не задумываясь о подлинных мотивах, пославших его в этот поход.

Директор наиграл на клавишах селектора номер начальника охраны.

— Женя, у тебя камеры включены?

— А как же, у нас порядок полный.

— Посмотри, куда там Предов пошел?

— В душ вроде. А что, может задержать?

— Не надо, Женя, никого задерживать. Выключи-ка лучше все камеры.

— Как же так? Все камеры?

— Выключи. Так надо. Я скажу, когда снова включить.

— Но, Игорь Ре…

— Не спорь, Женя, это приказ.

Евгений отчего-то решил схитрить и, зная, что директор проверить факта не сможет, камер не выключил, а сделал так, чтобы они не вращались, но тем не менее показывали. Каково же было его удивление, когда на плохоньких сизых экранах увидел он оглядывающуюся поминутно осторожную фигуру директора, сначала наверху, в конце рекреации, потом на лестнице, возле запертой столовой, и наконец в дальнем конце фойе. Сомнений быть не могло. Ренатович в обход, не желая встречать на пути людей, пробирался в душевую.

Евгений вдруг покраснел позади щек, вокруг мощной, в тяжелую складку, шеи. «Ведь не может быть того, чтобы…» — «чтобы» просто не поместилось в его органически не принимающем ничего подобного мозгу. Он встал, открыл дверь своей стеклянной будки и сам пошел в тот конец уже полутемного фойе, где мелькнула фигура шифрующегося шефа.

На цыпочках он подобрался к двери душевой и заглянул во внутрь. Там, в пару, в бликах хрома и кафеля, в матовых клубах микроскопических брызг, предстала ему картина, странней и кошмарней которой не видел он ничего в своей жизни. В распахнутой кабинке самозабвенно и до умиления по-зверушечьи плескался Ваня, главный инженер, анчутка, почти подросток, а через перегородку, еще более самозабвенно, с масляным потным лицом и алчными глазами на выкате следил за ним в дырочку директор завода, Игорь Родионов.

Через пару часов совершенно пьяный Евгений говорил в окошечко билетной кассы на железнодорожном вокзале: «…Пускай на Алтай…Какой город? А мне откуда знать, какие там города. Вы профессионал, я вашему мнению доверяю».

Когда Игорь Ренатович еще не добрался даже до дальнего конца ведущего к душевой фойе, к стоявшим за стенкой кабинки ваниным ботинкам (а были то отменные английские «Grinders» редкой и дорогой модели) протянулась узкая и тонкопалая, однако, без всякого сомнения, мужская рука.

Спустя десять, или даже все пятнадцать минут Вячеслав Маев стоял посреди котельной, существующей в виде пристройки к натяжному цеху.

Его неприятная бородка смотрелась здесь, среди лома и ветоши, в отблесках громыхающего через щели в печи пламени, не то ирреально, не то просто противоестественно. В руках Маева был сверток, а в глазах, как в коктейльных бокалах, бежали вверх какие-то мелкие пузырьки.

Взглядом опытнейшего бойца он окинул пространство и, не задумываясь, направился к трубе аварийного клапана. Поворот рычага открывал в трубе щель, сквозь которую в былые годы, в случае слишком уж высокого давления в котле, выходил лишний пар. Сейчас труба никуда не вела. Старый присущий ей котел взорвался семь лет тому назад. Консультант дернул рычаг и просунул руку в открывшееся продолговатое отверстие. Там внутри оказалась полистироловая мыльница, покрытая толстым слоем машинного сала, внутри которой нашлись перетянутые бигудевой резинкой восемьсот доларов США. Деньги Маев сунул в карман, а мыльницу убрал обратно в тайник.