Сначала он подумал, что обознался, однако человек, внезапно показавшийся за спиной Кристианы, был действительно Штюббсом. Он осматривался в поисках места и, заметив Андерсена, подошел к их столу. Штюббс обрадовался встрече и, не успел Андерсен рта раскрыть, как он поклонился Кристиане и представился коллегой ее мужа в совместном служении делу будущего. Чтобы привлечь внимание официантки, он щелкнул пальцами и заказал апельсиновый сок. Ему понравилась форма медсестры, в которой была Кристиана, о чем он немедленно ей сообщил, признавшись, что этот наряд одновременно вызывает уважение и пробуждает надежды. Искоса взглянув на Андерсена, он добавил:

— Ведь вы разделяете мое мнение, дорогой доктор, не так ли?

Андерсен покачал головой, он заметил отчужденность Кристианы, ее нарастающее нетерпение и, опасаясь, что она может внезапно встать и резко распрощаться, спросил Штюббса, собирается ли он навестить кого-то из больных или, может быть, уже сделал это.

— Я здесь только по работе, — ответил Штюббс и дал понять, что визит его завершился удачно: директор-распорядитель и заведующий неврологическим отделением практически уже решили заказать «Тритон».

Заметив скептический взгляд Кристианы и удивленный Андерсена, Штюббс пояснил, что сегодня он побывал здесь для предварительной беседы или, как он выразился, для возбуждающей обработки, в процессе которой покупателю ничего не показывают, зато очень много рассказывают. Он описывает трехтомное издание столь всеобъемлюще, превозносит его достоинства до такой степени, что при повторном визите покупатели берут словарь в руки как нечто давно знакомое, чем они уже практически владеют. Улыбаясь, Штюббс порекомендовал следовать его методу.

Он похлопал Андерсена по плечу, залпом выпил апельсиновый сок, рассчитался, заплатив попутно и за чай, и повторил свое приглашение в портовый рыбный ресторан, где он угостит Андерсена нежнейшей молодой камбалой. Затем Штюббс ушел и сквозь стеклянную дверь еще раз помахал им рукой, торжественно, как при замедленной съемке. Андерсен взял Кристиану за руку и сказал:

— Я сейчас же еду к матери. Ни о чем не беспокойся.

На центральном вокзале у Андерсена украли казенный чемодан. Он возвращался от матери и уже сумел успешно миновать неплотную шеренгу тощих парней и девиц с пустым взглядом, которые клянчили у него деньги или предлагали себя, сразу же называя цену, когда навстречу ему шагнула пожилая женщина. Она была в кроссовках, ее редкие, жирные волосы блестели, казалось, что на синеватом, опухшем лице навсегда застыло одно выражение. С заученной, настойчивой требовательностью она протянула к нему раскрытую ладонь, подчинившись ей, он поставил чемодан на пол, чтобы поискать монету. Женщина не поблагодарила, даже не посмотрела на монету, которую он положил ей в руку, и тут же подошла к следующему. Когда Андерсен наклонился, чтобы взять чемодан, он ощутил пустоту.

Он носился взад и вперед, пробиваясь через поток пассажиров, разглядывал очереди у билетных касс, проверил все залы ожидания, побывал в камере хранения — чемодан исчез. Вдруг перед ним вновь оказалась женщина с опухшим лицом и снова она протягивала руку, явно успев забыть о его подаянии.

— Мой чемодан, где мой чемодан? — поспешно спросил Андерсен.

Он видел, какого труда стоило женщине это вспомнить, лишь спустя некоторое время она невозмутимо ответила:

— Наверное, внизу, в туалете.

Не сказав ей больше ни слова, он спустился вниз по грязной лестнице, мимо мирно и отрешенно сидящих там молодых парней и очень юных девушек; некоторые из них сидели обнявшись, другие, словно во сне, замерли в неподвижности, прислонясь к сырой стене. Возле переполненной корзины для бумаги, прямо перед лужей, лежали три тома словаря, его книжка с бланками заказов и проспекты. Андерсен торопливо все подобрал. Потом он по очереди открывал двери во все кабины, искал, заглядывал во все углы — чемодана нигде не было. Довольный тем, что нашлось хотя бы содержимое, он прекратил поиски и в ожидании поезда подумал о Кристиане, о том, как она, качая головой, воспримет его потерю.

Хождение по домам с полиэтиленовым пакетом казалось ему невозможным, и он решил приспособить для работы кожаный чемодан Кристианы. Чемодан был добротный, почти новый. Сняв его с антресолей и протерев влажной тряпкой, Андерсен все в него уложил и попробовал пройтись по квартире. Оказалось, что чемодан слишком велик, тяжелые тома словаря при каждом движении елозили и громыхали, проспекты мялись, а на книжке заказов оставались глубокие вмятины. Андерсен стал искать другой выход. Свой собственный чемодан он взять не мог, поскольку у него оторвалась кожаная ручка. Тут ему попалась на глаза туго набитая дорожная сумка, стоявшая в углу шкафа. Он аккуратно вынул грязное нижнее белье Кристианы, сложил его в два полиэтиленовых пакета и воспользовался сумкой, которая прекрасно подошла, словно была создана для этих словарей. Потом сел за кухонный стол и написал: «Дорогая, у меня украли чемодан издательства, поэтому я временно воспользовался твоей дорожной сумкой. Белье в пакетах. Мама нас выручит. Не беспокойся. А.»

Положив записку на стол, он направился к двери, но, прежде чем ее запереть, замер, прислушиваясь, и взглянул наверх. До него отчетливо донесся голос старого актера: «Добро я вижу и прославляю его, но следую за злом». Уже на лестнице он попытался вспомнить, из какого классического произведения эти слова, и не был уверен, что вспомнил правильно.

Не успел он войти в заснеженный сад, как услышал женщину, с каким-то торжествующим отчаянием ругающую ребенка. Женщина — стройная, высокая, с мужской прической — делала мальчику внушение, она трясла его, грозила, что при первой возможности отведет его в зоопарк Хагенбек и скормит там удавам или рыбе-мечу. Увидев Андерсена, она извинилась, что долго его не замечала, и предложила войти в дом.