– Побудь здесь пока.

– Как скажете, мастер, как скажете, – покивал ветеран, который за свою проведенную в коронных полках и вольных ротах жизнь если чему-то и научился, так это исполнять приказы.

Наемник до мозга костей; верен хозяину ровно на столько, сколько ему платят.

Я платил ему хорошо. Даже очень.

Когда прошел на кухню, хозяйка хлопотала у растопленной плиты, но готовила точно не ужин, слишком уж забористый дух расходился от котла.

– И что не спится? – спросил я, усаживаясь за стол.

– От кашля да соплей микстуры почище горячих пирожков расходятся, – пояснила Ада и убрала котел с огня. – У вас, мастер, как здоровье?

– Да, слава Святым, не жалуюсь, – ответил я и указал на апельсиновые очистки. Кто-то аккуратно срезал с плодов кожуру, и в плоском блюдце лежали ее оранжевые спирали. – Это что?

– Это? – нахмурилась старуха и вдруг пронзительно заверещала: – Плешивый, голова дырявая, почему кожуру в мешок не убрал?

– Сама убери, карга безрукая! – немедленно отозвался старый наемник.

– Никакой пользы от него, право слово, – пожаловалась Ада и забрала блюдце со стола. – А кожура шибко полезная.

– Нисколько не сомневаюсь, – усмехнулся я и перешел к делу: – О соседке напротив что скажешь?

Старуха вытерла узловатые пальцы о замызганный передник, сняла с жидких волос платок и покачала головой:

– Все по-прежнему. Мужиков не водит, скандалов не устраивает. – Ада налила в чашку какого-то отвара и выставила ее передо мной. – Вот, попробуйте. Как раз для такой погоды, до костей пробирает.

– А по твоей части? – уточнил я и пригубил горячего настоя.

Весьма недурственно. Весьма и весьма.

– Как от женских хворей травки брала пару месяцев назад, так больше и не заходила, – ненадолго задумавшись, припомнила ведьма.

– А пацан?

– Совсем на улице появляться перестал. Учится, что ли?

– Учится, – подтвердил я, отставил чашку и перегнулся через стол: – А скажи, Ада, правду ли говорят, что если раз по кривой дорожке пойдешь, то так всю жизнь петлять и будешь?

– Не понимаю вас, – поджала губы бабка. – Нешто старым меня попрекнуть решили?

– Яды варишь? – напрямую спросил я.

Ада поежилась, но запираться не стала:

– Варю, а чего не варить? Это, мастер, искусство настоящее. Нельзя навык терять. Красавкой или цикутой отравить любой деревенский дурачок может, а правильное снадобье подобрать ох как непросто…

– К вопросу о правильном снадобье, – хрустнул я костяшками пальцев. – А имеется зелье, от которого человек отдаст Святым душу не сразу, а через несколько часов?

– Вообще или у меня? – озадачилась старуха.

– У тебя, уважаемая. Разумеется, у тебя.

Недолго поколебавшись, Ада открыла один из шкафчиков и достала оттуда деревянный ящичек, откинула плотно подогнанную крышку и вытащила заполненную прозрачной жидкостью бутылочку.

– Выжимка из папоротников без цвета и запаха, достаточно споить хотя бы каплю. И никто ничего не заподозрит – рецепт давно утерян, только в нашей семье от матери к дочке и передается.

– Как действует?

– Человека разбивает паралич, он все видит и осознает, но пошевелиться не может.

– И долго в подобном состоянии пребывает?

– Часов пять.

– Не пойдет, – решил я. – Могут успеть откачать.

В надзорной коллегии люди толковые службу несут, при очередной проверке арестант не отзовется – сразу медиков кликнут. Нет, действовать надо наверняка.

Старуха что-то раздраженно пробормотала себе под нос и продемонстрировала новый пузырек, на этот раз с настоем темно-красного цвета.

– Вот этот препарат очень мягко действует и никаких следов не оставляет. И человек не страдает, наоборот, перед смертью подъем сил чувствует. Для упокоения смертельно больных это снадобье использовали раньше, сейчас мало кто про такое даже слышал.

– И сколько этот подъем сил продлится?

– Когда как, – задумалась ведьма. – От дозировки многое зависит и насколько организм ослаб.

– Организм здоров как бык.

– Тогда часов десять – двенадцать.

– Не пойдет, – вновь забраковал я выбор старухи из опасения, что подозреваемый под воздействием зелья еще чего доброго расколется.