Шрифт:
Почему непременно острым?
А как иначе? Ночь, глухой переулок, опиум…
Интересно, по чью это душу? За кем пожаловали – за мной или за кронпринцем Иоанном?
– Разбирайте! – надсадно просипел смутно знакомый голос. – Чуть спину не сорвал….
Вновь залязгало железо, и все тот же доброхот зашипел:
– Да тише вы, бесы! Всю округу перебудите! И уберите дурь, сначала дело сделайте!
Шум немедленно стих, и какое-то время до меня доносилось лишь надсадное дыхание. Потом человек несколько раз кашлянул, прочищая горло, и произнес:
– Карету к воротам не подгоняют, до нее он пойдет пешком. Никаких разговоров, окружаете и режете. Чтоб, даже если вырвался, кровью истек!
И тут уж никаких вопросов не осталось – это за мной.
Попрошайка, сволочь такая, подсуетился!
И ведь все правильно рассчитал: попробуй отбейся от десятка обкуренных нищих – кто-нибудь да достанет!
– Ждите здесь, на улицу не высовывайтесь, – распорядился Юлиус. – И не курите больше!
Вновь послышалось оживленное шушуканье, и, воспользовавшись моментом, я тихонько выбрался на широкий карниз. На миг замер высоко над головами убийц и начал осторожно удаляться от нищих. Цепляясь за лепнину, перебрался за угол и уже там сначала повис на руках, а потом спрыгнул на землю.
Выпрямился, прислушался – тишина. Вот и замечательно.
Убегать не стал, вместо этого схоронился в темном закутке и, когда старина Юлиус двинулся в обратный путь, бесшумно скользнул к нему за спину.
Попрошайка даже ахнуть не успел. Ладонь зажала рот, под левую лопатку легко вошел трехгранный клинок шила. Жесткая судорога перетряхнула старичка, уже бессознательно он дернулся, но сразу обмяк и повис у меня на руках.
Я ухватил безжизненное тело под мышки, дотащил до сточной канавы и скинул в грязь. После спрыгнул в вонючую жижу сам, уволок мертвеца к выложенной кирпичом трубе под дорогой и обнажил изогнутый пахартский клинок.
Уж лучше бы старик Юлиус послушался моего совета и убрался из города.
Но нет так нет. Мне к грязной работе не привыкать…
4
На квартиру вернулся на рассвете. Оставил за порогом изгаженные сапоги, прошел к себе и, ничего еще толком в полумраке помещения не разглядев, сдвинул защелку, высвобождая скрытый в трости клинок.
– Не стоит, господин Март, – с явственным акцентом произнес сидевший за моим столом человек и открыл заслонку фонаря. – Полагаю, вы меня не помните…
Но нет, незваного гостя я узнал с первого взгляда, хоть и не видел его уже добрую дюжину лет.
– Карл Вадер! – охнул и с чувством выругался: – Какого беса ты здесь забыл?!
Сердце колотилось как бешеное, клинок слегка подрагивал в руках, но прятать его в трость я не спешил.
Мало ли…
А моложавый господин с мягким, неприметным лицом и стянутыми на затылке в косицу седыми волосами откинулся на спинку стула и беспечно улыбнулся:
– У вас поразительная память на лица, господин Март. Просто поразительная.
– Еще раз назовешь меня так, даже пожалеть не успеешь, – предупредил я.
– Извините, мастер Шило.
– И брысь с моего места!
Незваный гость без всякого смущения поднялся из-за стола, сильно хромая, обошел его и уселся на стул для посетителей.
– Так лучше? – повернулся он ко мне, уперев в пол трость.
– Лучше бы тебе здесь вообще не появляться! – отрезал я, решив не спрашивать, каким образом тот сумел проскользнуть мимо ночных сторожей.
Карл Вадер был человеком непростой судьбы. Уроженец одного из карликовых государств Пакта, из-за несчастной любви он записался добровольцем в армию в самом начале войны с Лансом и уцелел в устроенной еретиками бойне не иначе как чудом.
Служил писарем в армейской контрразведке, работал помощником коменданта заштатной марнийской крепости и даже был на посылках у Густава Сирлина, чернокнижника и дезертира. После подписания мирного договора Карл вернулся на родину, но сотрудничества с тайной службой Стильга, как я знал доподлинно, не прекратил.
И вот – теперь объявился здесь. К чему бы это?
Не уверен, впрочем, что хочу это знать…
Я убрал клинок в трость, но прислонил ее так, чтобы легко дотянуться, после разжег свечи, уселся за стол и нахмурился:
– Ну?
– У меня проблема, мастер Шило, – прямо заявил Вадер. – У меня проблема, и я пришел к вам за помощью.
– Излагай, – разрешил я без особой, впрочем, охоты.
Карл приложил к губам носовой платок, откашлялся и спросил:
– Полагаю, вам незнакомо имя – Луиза Гольц?
– Ваша возлюбленная? – предположил я.
– Ее дочь.
– Ее, но не ваша?
– Не моя, – подтвердил Карл Вадер. – Я по-прежнему испытываю к Эльзе нежные чувства, но они носят исключительно платонический характер.