Как это просто, думала она, уничтожить то плохое, что происходит. Борьба с соблазнами. Стойкость в искушении. В Писании есть ответ для всех людей на земле.

Она медленно провела рукой над огнем свечи на столе. «У меня удивительная работа, — думала она. — Три дня в неделю я превращаю теорию в реальность».

Ханне Эстергорд начала с псалма 346, с первого стиха — поднимайтесь, христиане, на борьбу, вооружайтесь против опасных времен, — и песня просачивалась из церкви наружу, покрывалась белым снегом и оставалась на аллее.

Она узнавала лица на первых скамейках: пожилые женщины, приходящие сюда одни, после того как их мужчины, следуя статистике, оставляют этот мир первыми и их хоронят у церкви, когда настает день. Женщины кивают словам Ханне или самим себе, когда слова трогают их за душу, слова о том, откуда взять им силы противостоять нападкам недоброжелателей, где найти помощь в минуту слабости.

За окном раздалось завывание сирены, и у нее промелькнула мысль о том молодом полицейском, которого мучили кровавые кошмары. Он бы сразу сказал, откуда машина едет и куда.

Она приводила слова Матфея. Ханне собиралась говорить о том, что происходит вокруг них сейчас, но ей никогда не удавалось точно следовать намеченному плану. Зло существует всегда, оно где-то рядом, иногда в явном виде.

«И Петр, отозвав Его в сторону, принялся Его отговаривать: „Боже Тебя сохрани, Господи! Только бы этого с Тобой не было!“ Он же, обернувшись, сказал Петру: „Прочь, сатана! Ты вводишь Меня в соблазн, ибо мысли твои — не Божьи, но человеческие“» [3] .

Соблазнитель в образе друга. Ханне Эстергорд говорила об этом, не боясь внести раздор в общину: здесь люди могут доверять друг другу.

На горке улицы Улофа Скотконунга на льду буксовал ржавый автомобиль. Сзади его толкали двое мужчин, и один из них подмигнул проходившей мимо Ханне: теперь не помешает помощь короля Улофа. Улыбка, взмах руки, стирающей пот со лба, и вдруг колеса нашли опору, и вверх взвилось снежное облако.

Ханне сгребла снег с лестницы, немного нападало и в холл.

— Я сделала кекс, — сообщила Мария.

Это был уже четвертый кекс за ее каникулы.

— Прекрасно.

— Я положила в этот раз на два яйца больше.

— Пахнет замечательно.

— Тебе не кажется, что он слишком рыхлый?

— Ни капельки, — ответила Ханне, — ты стала настоящим профи.

— Я передумала и теперь хочу практику в кондитерском цехе.

— Не поздно менять?

— Я спросила — говорят, можно, завтра договорюсь окончательно.

Кофе уже был сварен, посередине стола на блюде стояла форма, и когда Мария ее подняла, на форме не осталось и следа. Красивый кекс, как раз для первого дня поста.

— Я научилась, как надо смазывать и посыпать крошками форму.

— Прекрасно.

«Она научилась и класть сахара ровно столько, сколько надо», — подумала Ханне, смакуя душистый мягкий кусок.

Раковина была полна посуды с остатками жидкого теста. Кончик носа Марии был обсыпан мукой, и Ханне опять подумала: до чего же девочка напоминает своего отца; хоть бы она была похожа на него только внешне, хоть бы соблазны ограничивались ежедневным кексом или ежечасным, если уж так надо.

Ханне Эстергорд родила в двадцать один год, они съехались с отцом ребенка, но выдержали всего полгода. Быстро выяснилось, что они друг друга плохо знают и узнавать не хотят. Он уехал в другой город. Десять лет от него ничего не было слышно. Может, он умер. Ханне видела, что эта мысль приходила и дочери. Им обеим было не по себе. Ханне пыталась говорить с дочерью об этом, Мария слушала, но вскоре те же вопросы вставали опять. Кексы готовили почву.

Опять завыла сирена и не замолкала; похоже, машина ехала с площади Санкт-Зигфрид. Многое происходило в Гетеборге этим воскресеньем.

— Ты, может, станешь пекарем, — сказала Ханне и отрезала еще кусок.

— Я, собственно, думаю, что я уже пекарь, — ответила Мария с оскорбленным видом.

— Несомненно!

— Сделать еще один? — спросила Мария, но на этот раз это была уже шутка.

Ангела пришла «помочь уложить вещи», хотя Винтер летел налегке, он собирался купить кое-что в Лондоне и потому не хотел забивать сумку.

— Если ты вообще улетишь, — сказала Ангела.