Окно комнаты выходило на развалины, куда ежедневно привозили пленных немцев на работу. Впоследствии на этом месте вырос многоэтажный дом.

Электричества не было, для освещения использовались керосиновые лампы. Вспоминаю, как однажды горевшая лампа опрокинулась, скатерть заполыхала, бабушка и мама голыми руками и тряпками гасили пламя, вода отсутствовала. Подспорьем в еде служили мидии, которых мне удавалось наскрести с прибрежных скал, едва покрытых водой (не умея плавать, далеко я не заходил). Мама и бабушка пытались вернуть наши квартиру и дачу, но власти были глухи.

Бабушка Соня часто вспоминала своего мужа и старшую дочку Марочку. Бабушка рассказывала, что Марочка великолепно плавала, до войны заплывала на несколько километров от берегов Аркадии или Ланжерона.

Сестра мамы — Мара Ценная (1940 год)

Мара (1-я слева) и мама (3-я слева) в квартире на Пушкинской в 1940 г. (2-я справа — Лена Файнгерш)

С 1-го июля 1946 года мама приступила к работе в должности участкового врача Октябрьского района. Первым местом работы была женская консультация, расположенная на мосту на Греческой улице. Молодые посетительницы консультации очень быстро поняли, какой подарок судьбы им достался, с каким замечательным врачом они встречаются на приёмах и вызовах. Никогда мама не забывала вымыть и согреть руки прежде, чем приступить к осмотру ребёнка.

Стоило маме прикоснуться к плачущему ребёнку, как он внезапно успокаивался и тихо лежал во время прослушивания и осмотра. Мамаши и бабушки, даже самые сердитые, буквально влюблялись в своего доктора. Мама никогда не считалась со временем. Её часто вызывали по ночам, т. к. знали, что она предпочитала не отправлять ребёнка в больницу без достаточных оснований, а лечила сама, используя новейшие достижения медицины. Неоднократно ей удавалось спасать детей от смерти благодаря правильной диагностике таких заболеваний, как острый аппендицит, пневмония, болезнь Боткина и т. д. Помнится несколько случаев, когда родители вызывали одновременно маму и «скорую помощь», и мама диагностировала острый аппендицит, а врачи «скорой помощи» усматривали дизентерию, и только мамина настойчивость позволяла отвезти ребёнка не в инфекционную больницу, как хотели врачи «скорой», а в хирургию, где срочная операция спасала ему жизнь.

В этот период у мамы и бабушки было достаточно огорчений, связанных с квартирным вопросом, по-прежнему никак не решаемым городскими властями.

Моё здоровье ухудшилось, постоянные головные боли усиливались. По вечерам мама присаживалась на мою кровать. Я любил перебирать её пальцы. Каждый из них имел свое имя. Там были Лялик, Лёлик, Лилик, Мусик и Бусик. Головная боль на время уходила. После консультации с невропатологом меня положили в отделение психоневрологического диспансера на улице Канатной (в то время Свердлова). В памяти остались воспоминания об издевательствах старших пациентов над младшими. У меня взрослые ребята постоянно отбирали гостинцы, принесенные мне мамой. Маме я об этом не рассказывал, т. к. знал, чем это кончится для «ябеды». Спустя какое-то время меня выписали.

Наступил день, когда мы ушли из квартиры Любочки Акимовой, т. к. она ждала ребёнка. Нас приютили Дина и Стелла Перловские. (Дружба наших семей началась в довоенное время со знакомства моего папы Мили с Изей Перловским, братом Дины и Стеллы).

Мама поехала в Москву, и там её как вдову погибшего на войне офицера восстановили в правах на довоенную квартиру. Спустя некоторое время нам вернули нашу квартиру, кроме одной комнаты, занимаемой соседями.

В 1946 г. мама вторично вышла замуж за Михаила Семёновича Ройтбурда, инженер-капитана. Новый папа часто катал меня на трофейном немецком мотоцикле. Миша Ройтбурд прекрасно пел и играл на многих музыкальных инструментах.

Папа Миша и аккордеон

На снимке — семья папы Миши перед войной в Котовске: Слева — направо: Сидят: Мама Миши — Хона-Хайка, дочка брата Йосифа — Фира, Миша, дочка сестры Ривы — Наташа. Папа Миши — Сруль. Стоят: Жена брата Изи — Рива, брат Йосиф, сестра Рива, ее муж Дмитрий, жена Йосифа — Клара, брат Изя. (Во время войны Мишины родители Сруль и Хайя были зверски убиты)

Мне было 5 лет, когда мама повела меня в Оперный театр на оперу «Сказка о царе Салтане».

Одесский оперный театр

Всё было для меня впервые. Сказать, что я был потрясён, значит, ничего не сказать. С тех пор прошло свыше 60 лет, но до сегодняшнего дня вспоминаю эту зачарованность, с которой я слушал музыку и песни, вглядывался в потрясающие декорации морских волн, великолепие театра, костюмов, артистов и публики. Когда я слышу «Полет шмеля» Римского-Корсакова, мне кажется, что я вновь нахожусь в оперном театре и вновь ощущаю до боли знакомую оперу. Я гордо шествую рядом с мамой, молодой и прекрасной — в черной шубке, шляпке с вуалью, муфтой в одной руке, за другую я крепко держусь и не отпускаю.

Вспоминает мамин друг и замечательный одесский педагог, преподаватель математики в школе 119 и в педагогическом институте Давид Натанович Зельцер: