– Если бы она это совершила, мистер Прайс, вы достигли бы этого предела очень быстро, – ответил Томас, направляясь к двери. – Благодарю, что уделили мне время.

– Питт!

Инспектор обернулся. Прайс облизнул губы.

– Она очень эмоциональная женщина, но я не… я действительно не… – Он замолчал, поняв, что было бы нечестно просить о пощаде для нее, после того как он, в сущности, признал ее вину.

– Всего хорошего, – тихо произнес Питт и вышел в холодный коридор.

– Нет, сэр, я в этом сомневаюсь, – позже, в тот же день, сказал он Мике Драммонду.

Шеф стоял перед камином в своем рабочем кабинете, расставив ноги и заложив руки за спину, и хмуро смотрел на Питта.

– Но почему же вы сомневаетесь и сейчас, и даже больше, чем раньше?

Томас сидел в отдалении от него, в самом удобном кресле, вольготно вытянув ноги.

– Потому что, когда я увиделся с ней, миссис Стаффорд начала с того, что стала защищать Прайса. Она была уверена, что он не мог этого сделать. Не думаю, что она даже подумывала об этой возможности – ее чувства не позволили бы ей. А когда я сказал, что вряд ли Аарон Годмен был невиновен и поэтому сомнительно, что те, кто связан с убийством на Фэрриерс-лейн, могли хотеть смерти судьи, она уже не могла не думать, что вину возложат на нее или на Прайса, но прежде всего испугалась за него. Я сразу увидел по ее лицу, когда она вдруг подумала, что это он.

Драммонд задумчиво посмотрел на ковер.

– Но, может быть, она достаточно умна, чтобы заставить вас подумать именно так?

– Наверное, даже Тамар Маколи не могла бы достовернее передать это чувство, – честно ответил Питт. – Игра – это широкие жесты, движения рук и тела, интонации, междометия. Но даже самая блестящая актриса не может по своей воле смертельно побледнеть.

– Но тогда это, наверное, Прайс? – ответил Драммонд почти с надеждой. – Может, ему надоело ждать? Простой любовной интрижки для него оказалось недостаточно и он захотел жениться на ней? – Он пожал плечами. – Или стал нервничать из-за затянувшейся незаконной связи? Миссис Стаффорд могла нарушить тайну или потребовать, чтобы он уделял ей больше внимания?

– И поэтому он прибегнул к убийству? – с легким сарказмом спросил Питт. – Но Прайс не производит впечатления человека, склонного к истерическим поступкам, который теряет рассудок от страсти, ведет себя глупо и вообще не способен контролировать себя, позволяя страстному увлечению разрушить свою жизнь. Во всяком случае, не до такой степени, когда теряют все и не получают взамен ничего. Он достаточно хорошо знает закон, чтобы поверить, будто сумеет добиться своего.

– Почему бы и нет? – прервал его Драммонд. – Слишком ли большая дистанция от прелюбодеяния и предательства человека, который ему доверял, до того, чтобы убить его?

– Полагаю, что расстояние существенное, – возразил Питт, подавшись вперед. – Но даже если совершенно отвлечься от этого соображения… Прайс – юрист. Прелюбодеяние – грех, но не преступление. Общество может отвергнуть вас на время, если вы слишком откровенно выставляете свой грех напоказ. Но за убийство общество вешает. И Прайс слишком часто видел, как это случается, чтобы игнорировать сей факт.

Драммонд глубоко засунул руки в карманы и ничего не ответил. Он не так уж сильно был увлечен этим делом, и Питт это знал; он пришел к шефу потому, что этого требовал служебный долг. А кроме того, нужно было получить разрешение, чтобы заниматься делом об убийстве на Фэрриерс-лейн.

– Вдобавок, когда я стал настаивать, что он, возможно, основной подозреваемый, Прайс испугался и направил мое внимание на нее.

Впервые за все время разговора лицо Драммонда выразило сильное чувство. Губы его презрительно искривились, взгляд говорил, как больно ему слышать все это.

– Какой трагифарс, – ответил он тихо. – Двое влюбленных, стремясь отвлечь от себя подозрение, валят вину один на другого, и это доказывает, что их так называемая любовь – лишь увлечение, которое быстро исчезает, как только речь заходит о личных интересах. Вы доказали, что это был плотский голод, похоть. – Он не отрываясь смотрел на огонь. – Вы доказали, что она была настолько сильна, что повлекла за собой убийство. Инстинкт самосохранения – вот ответ. Многие преступники выдают своих подельников, чтобы спасти себя.

– Но я говорил совсем не это, – несколько раздраженно запротестовал Питт. Ему становилось трудно разговаривать с Драммондом, ум начальника потерял обычную остроту. – Прайс сначала был совершенно уверен, что это не может быть миссис Стаффорд, а затем вдруг понял, что это не исключено. Он боялся за себя, конечно, но сначала все-таки испугался за миссис Стаффорд – не за то, что ее ложно обвиняют, а за то, что она действительно виновата.

– Вы уверены? – нахмурился Драммонд. – Вы как будто хотите сказать, что на самом деле никто из них не убивал. Вы это имеете в виду?

– Да, именно это, – Питт с трудом сдерживал раздражение. – Они виноваты в том, что поддались страсти, что приняли безумное увлечение за любовь и, обманывая себя, решили, что их чувство извиняет все, когда оно ничего не извиняет. Понятно, что не поддающийся воле голод мучителен, но в этом чувстве нет ничего благородного. Это эгоистическое чувство, в конечном счете разрушительное. – Он еще больше наклонился вперед, не отрывая взгляда от Драммонда. – Никто из них по-настоящему не дорожил благополучием друг друга, иначе они никогда не позволили бы страсти управлять их поступками. Я, наверное, говорю слишком выспренно, но оправдание страстей меня злит! Если бы они вели себя честно, то не причинили бы столько зла и разрушений и в результате не остались бы ни с чем.