– Значит, опять всплывает убийство на Фэрриерс-лейн, – заметила Веспасия задумчиво. – Кстати, я разговаривала с судьей Квейдом об этом деле. Извини, что сразу не сообщила тебе о том, что узнала.

Очень странно, однако щеки пожилой леди чуть-чуть порозовели, к удивлению Шарлотты. Она никогда еще не замечала за Веспасией способности смущаться. Впрочем, быстро взяв себя в руки, Веспасия стала рассказывать, что удалось выяснить во время ее разговора с Квейдом, – словно бы беспечно, но при этом тщательно подбирая слова.

– Судья Квейд сказал, что считает это дело очень тяжелым не только из-за обстоятельств убийства, но и потому, что общество тогда неистовствовало и вело себя попросту безобразно, а следствие проводилось в лихорадочной спешке, поэтому нелегко быть уверенным в должном осуществлении судопроизводства, даже при справедливости вынесенного приговора.

– А он считает, что приговор несправедлив? – быстро переспросила Шарлотта, чувствуя одновременно надежду и страх.

Серые глаза Веспасии смотрели в упор.

– Он полагает, что справедливость была соблюдена, но не так, как следует.

– Вы хотите сказать, что Аарон Годмен был виновен?

– Боюсь, что так. Все совершалось в атмосфере, тревожившей совесть Телониуса; волновало его и то, что даже защитник Бартон Джеймс, по-видимому, не сомневался в вине своего подзащитного. Ведение дела соответствовало требованиям закона, но не более того. Весь город довел себя до такого состояния злобы и ненависти, что на улицах совершались акты насилия против евреев, которые никакого отношения к делу не имели, просто потому, что они были евреи. Было невозможно подыскать беспристрастных присяжных.

– Но тогда как же можно считать судебный процесс справедливым? – возразила Шарлотта.

– Полагаю, что так считать было нельзя.

– Но зачем же Квейд разрешил проведение судебного процесса? Почему он ничего не предпринял?

Сейчас в глазах Веспасии не было ни смешинки, ни тени снисходительности. Она сразу же бросилась защищать Квейда.

– А что, по-твоему, он должен был сделать?

– Я… я не знаю…

Внезапно Шарлотта почувствовала, что тон Веспасии изменился и во взгляде ее промелькнуло нечто такое… и вспомнила, что Телониус Квейд был ее старым другом. Шарлотта ни за что не хотела ссориться с ней. А ведь она невольно поставила под сомнение честь человека, к которому Веспасия питала симпатию и уважение. И, возможно, чувства эти были очень сильные…

– Извините, – поспешно сказала Шарлотта, – наверное, он просто ничего не мог поделать. Закон накладывает очень большие ограничения на своих служителей, да? Он вряд ли мог заявить о недостаточной корректности следствия, если все делалось в соответствии с законом.

Взгляд Веспасии немного смягчился.

– Он раздумывал над тем, не сделать ли что-нибудь самому и заставить защиту последовать его примеру. Затем решил, что не станет делать ничего недостойного по отношению к своему цеху вроде заявления о недоверии тому самому закону, который он должен был соблюдать, как того требововал его долг.

– О, – нахмурилась Шарлотта: чрезвычайная серьезность того, о чем говорила Веспасия, произвела на нее впечатление. – Если у судьи возникли такие мысли, тогда, значит, процесс был отвратителен, и судья проявил большую деликатность, взвесив все обстоятельства и оценив возможные последствия.

– Он необыкновенный человек, – ответила Веспасия, на мгновение опустив глаза и отведя их в сторону.

Шарлотта невольно улыбнулась, подумав о том, какого рода дружба связывала Веспасию и Квейда. Но, может быть, это была не дружба, а обоюдная нежность? Приятно думать об этом. Улыбка Шарлотты стала шире. Она любовалась прямой осанкой Веспасии, ее изящно причесанной головой. Тут же представила, как Веспасия спрашивает ее: «А что тебя забавляет?», но та молчала, только щеки ее окрасились румянцем.

– Я вам очень благодарна, тетя Веспасия, – нежно сказала Шарлотта, – благодарна за то, что вы расспросили обо всем мистера Квейда, хотя, по-видимому, ничего нового узнать не удалось.

– Нет, удалось, – возразила Веспасия. – Немногое и не имеющее непосредственного отношения к делу, но судья Квейд совершенно уверен, что Годмена во время заключения избивали. Когда он явился в суд, на нем были кровоподтеки слишком недавнего происхождения, чтобы считать их полученными во время ареста. А непосредственно перед арестом он был невредим.

– О господи! Какое безобразие… Вы думаете, его избили тюремные надзиратели?

– Возможно. Или полицейские, когда тащили его в каталажку, – взволнованно глядя на Шарлотту, ответила Веспасия. – Сожалею, но это не кажется невероятным.

– Вы хотите сказать, что он сам первый набросился на них?

– Нет, дорогая, этого я сказать не хочу. Полицейский, который арестовывал Годмена, совершенно не пострадал.

– О! – Шарлотта глубоко вздохнула. – Однако все это ничего не доказывает, не так ли? За исключением того, что в то время, как вы заметили, бушевали очень бурные и недостойные страсти…