Шрифт:
«Сапог дегтем, сам гниль», думала Устя. «Задавлюсь, в Катунь брошусь…»
Вечером Манефа уговаривала мужа:
— Парфенушка, окстись! Успо сгубишь, ее лихоманка трясет, когда Иринарха увидит…
— Хозяйство у него доброе, дом крепкий, мужик здоровый…
— Ведь он Хеонию задавил…
— Вешай уши на огород, нанесет песка…
— Боюсь, Парфенушка, как бы беда не приключилась, Устя чего не задумала: говорить будешь — отмалчивается, а не ругается…
— Чего тут думать? Христовым словом обещал Иринарху быть ей женой, вот тут и весь сказ…
Потом потянулись тяжелые и тревожные дни.
Мать испуганно следила за дочерью.
Устя так же проворно делала работу, как и раньше, но мать замечала, что она, точно испуганная, часто роняла вещи из рук. В праздники не шла с девками к реке, не ездила за ягодами. Только раз в канун праздника ранней ранью заседлала коня. Мать, проснувшись, вышла на крыльцо.
— Ты, Устя, куда в такую рань?..
— По черемуху… — ответила Устя, вскакивая в седло.
— А корзину-то пошто не взяла?..
Вздрогнула Устя, поймал материнский глаз вранье.
— Забыла, подай!..
Подает мать корзину, крестит:
— Устюшка, благословись, поезжай… Да лучше бы девок дождалась, чем такую рань ехать.
— Ране боле достанется, — крикнула Устя, на-рысях выезжая из ворот.
Вечером с малиной и черемухой веселой гурьбой приехали девки.
За ужином Парфен кинул жене:
— А Устя что не ест?
— А она где-тось уехала за черемухой, да наверно шибко много попало…
А у самой сердце колотится…
«Что это с девкой приключилось?.. Сказать Парфену?.. Нет, погожу…»
В темноте прискакала Устя. Мать выскочила на крыльцо: конь обмылился, пена по ляжкам течет.
— Что ты, девка, запоздно?!.
— Заблудилась!..
— Бог-Христос! Места тебе все знакомые, где же ты закружила?..
Устя, соскакивая, сунула корзину под крыльцо.
Когда Устя кончала ужинать, мать хитро сказала:
— Печь-то жаркая, може черемуху-то сушить положишь?..
Устя усиленно возилась ложкой в каше.
«Наверно просыпала ягоды», подумала мать, а сама вышла из избы, спустилась с крыльца, достала корзинку и мазнула рукой: на пальцы осела густая пыль.
«Ягодки в корзине не бывало! Да и не по лесу ездила, а по пыльной дороге… Что за оказия?..»
Еще больше догадок стала строить мать, когда после поездки повеселела Устя.
Манефа еще больше стала бегать по ворожеям, приносить травы, пузыречки с маслицем и водичкой, которые она незаметно подливала в Устану чашку.
Иринарх торопил со свадьбой. Устя отмалчивалась, убегала из избы, но не плакала. Забравшись в амбар, она доставала говитан [30] и разматывала свернутую, завязанную ниточками бумажку. От крепкого пота размазался фиолетовыми красками чернильный карандаш. Устя, разложив на ладонке курительную бумажку, церковно-славянским напевом читала:
30
Говитан — шнурок, на котором носят крест.
В Ойротский главный совет.
При сем прекладываем деревни Верхних Ошпанак Устенью Парфенову Корыбаеву, которая не хочет замуж Иринарха, как он старик, и желает жить по новому. Ребят и девок много, которые желают изменений нашей жизни, но не знают как. Корыбаева обскажет на словах.
Писал по согласию ребят и Усти
Флегонт Бережных.Манефа подходила к предамбарию, слушала: «Причитает, да не шибко, — обойдется!..» Шла к Парфену и говорила:
— Девка-то не так уже убивается, слышала, как даже Иринарха поминает, про деревню гуторит, девок и ребят перебирает…
Тот самодовольно запускал руки в бороду:
— Слюбятся — хорошо заживут. Хозяйство-то какое! Отцу-матери испокон веков никто не перечил…
После жнивья была назначена свадьба.
За свадебным пиром Устя точно в бреду ела пироги и шаньги, пригубливала стаканы с медовухой. Но в сенцах, когда повели молодых в горницу, от скрипа половиц, от скрипа жениховых сапог горячим жаром обдало Устю. Подошли к двери молодых. Иринарх, наваливаясь на косяк, перешагнул порог и, грузно раскачиваясь, сел, заложив ногу на ногу.
Устя, качая за носок и пятку, стащила по обычаю лакированные сапоги «бутылями» и на пол уронила их.
— Женушка благонравная, ты получше с сапожками обращайся, ведь за них поросеночек отдан.
— Я на минутку выйду, — сказала тихо Устя.
— Выйди, выйди! — пьяно улыбаясь, ответил раздобревший Иринарх.
Устя кинулась на улицу. У изгороди, роясь в накошенной траве, чавкали кони.
— Тп-р-у, Гнедко, тп-р-у…
Кони вскинули головы, на краю заржал Гнедой. Отвязала узду, вывела из ворот, вскочила в седло, ударила коня по шее ладонью.