Йокл был маленький мужичонка, прямо-таки бедолага по сравнению с великаном Тобией, а с его почтенной старостью вообще не было никакого сравнения, но он не позволил, чтобы прервали его рассказ. Тобия, который при всем своем величии был всего лишь человек, с трудом переносил такое положение вещей, когда кто-то еще умел неплохо рассказывать: – Но этот человек никогда не был в Лондоне, – сказал он.

Йокл не дал сбить себя с толку: – Был, был я в Лондоне. Улицы оказались забитыми телегами, груженными всяким скарбом, солдаты расчищали дорогу герцогским и королевским каретам, воры, грабители и всякий сброд воспользовались создавшимся положением, городская шваль залезала в дома и тащила все, что еще оставалось. Корабли на реке были нагружены до предела.

Настроение у Тобии все больше портилось, и попять его можно: каждого рассказчика задело бы за живое, если бы впечатление от его великолепного рассказа стало так быстро бледнеть и все слушатели вдруг начали живо интересоваться, какие беды еще случились в Лондоне, а еврей Задох и italianissimo тонули в забвении.

– Ну, – закричал он со злостью, – на какой реке? На какой реке стояли корабли, нагруженные до предела?

Йокл презрительно на него взглянул:

– Каждый ребенок знает, какая река протекает через Лондон: это Темза. Окрестные места, – сказал он, – Хайгейт, Хэмпстед и Харроу были все забиты панически перепуганными беженцами. Собственники домов потирали руки, плата за квартиры повысилась в десять раз.

Это произвело на слушателей сильное впечатление – как на гостей, так и на хозяев. На гостей – потому, что названия мест, которые протараторил Йокл, в ушах словенских странников звучали так же величественно, как звон колоколов собора святого Павла; если скажешь «Хайгейт», «Хэмпстед» или «Харроу», это звучит совсем иначе, нежели «Пивка», «Пушча» или «Пишеце». А хозяева не оставили без внимания сведения о десятикратно повысившейся квартирной плате – какая конъюнктура! Они только переглянулись и закивали головами. Все они подумали: вот бы в Мюнхене или Вормсе случилось какое-нибудь землетрясение, пусть не сильное, лишь такое, чтобы здесь можно было увеличить плату за квартиры хотя бы в три раза.

Тобия пристыженно умолк, никто больше не обращал на него внимания. Он со своим рассказом в этом соревновании потерпел поражение, но обиднее всего было то, что его предали свои: они махали на него руками, чтобы он молчал и не мешал слушать, что случилось в Лондоне.

Йокл продолжал: – Все ждали следующего толчка, Темза считалась достаточно безопасным местом. Что ж, немного покачает, и если даже корабль утонет, всегда можно выплыть. Представьте себе широкую реку, на которой от берега до берега полно кораблей и лодок, на них – битком людей, и все ждут, когда еще раз тряхнет.

Все представляли себе это без труда, через Ландсхут тоже протекала река. В трактире «При Святой Крови» воцарилась напряженная тишина, все ожидали, когда же землетрясение повторится, сердце рассказчика Тобии стыло от холода.

Йокл: – Ждут они с утра и весь день до вечера, когда же разрушится Вестминстер, когда колокольня святого Павла рассыплется в прах и пепел.

Йокл перевел дух. Он величественно оглядел слушателей, будто был папашей Тобией, а не захудалым Иоклом. С тем, у кого в запасе такой рассказ, в котором весь Лондон собрался на кораблях в ожидании, что вот-вот рухнет Вестминстер, с таким повествователем рассказчик с историей о сожжении какого-то еврея тягаться не может. Никто из слушателей не шевельнулся. Если бы сейчас кто-то спросил, на какой реке были все эти корабли, его побили бы пивными кружками или утопили в бочке с пивом. Но наконец рассказ был продолжен. – Ждут они до вечера, ждут до утра, корабли покачиваются, а Вестминстер все стоит, – слишком рано успокоился Йокл. Тут и выяснилось, кто великий рассказчик, а кто – ничтожный болтун, кто Йокл, а кто Тобия…

– И?

Слушатели были в крайнем напряжении, Вестминстер должен был рухнуть, у Тобии он рухнул бы наверняка, колокола Святого Павла с металлическим звоном свалились бы на землю вместе с колокольней, корабли утонули бы вместе с лондонцами, Хайгейт, Хэмпстед и Харроу захлестнула бы гигантская волна, затем последовало бы нравоучение, кому-то следовало быть за все в ответе, кого-нибудь бы не спеша повесили. Тобия пожертвовал бы крупицей истины ради блестящего окончания, а Йокл этого сделать не сумел, он немного смутился при виде стольких глаз, в которых был вопрос: «И? Что дальше? Что лее случилось?»

– А что должно было случиться? Вообще больше не было никакого землетрясения… постепенно все сошли с кораблей… плата за квартиры снова снизилась… – Йокл с несколько растерянным видом оглядывался по сторонам, Тобия поднял голову, он был совсем уже побежден, лежал на земле, теперь этот недотепа сам поставил его на ноги.

– И это все? – спросил Тобия победоносно.

– А чего ты еще хочешь? – удивился Йокл.

– Так это ничто, – сказал Тобия. Конечно, для него это было даже меньше, чем ничто, у Тобии в конце всегда что-нибудь рухнет или с кого-то сдерут кожу; и сейчас, если бы он рассказывал о землетрясении, у него не только свалились бы колокола; если бы Тобия был тогда в Лондоне, а Йокл там все-таки был, это следует признать, но что из того, что был, если он не может из этого создать ничего достойного, – если бы там был Тобия, то купола Святого Павла непременно обрушились бы на голову англиканскому епископу-отступнику, а Вестминстерское аббатство погребло бы под собой весь цвет английского дворянства вместе с престолонаследником и его очаровательной невестой, случилось бы и многое другое.

– Как это – ничто? – сказал городской судья Франц Оберхольцер. – Все жители столицы Англии качаются на кораблях, и это ничто?

– Это великолепный рассказ, – воскликнул помещик Дольничар, в какой-то степени замещавший сейчас предводителя паломников, и поднял кружку: за здоровье славного княжеского города Ландсхута, в котором живет такой замечательный путешественник! – Дольничару казалось, что каждый получил заслуженную похвалу, и в самом деле, может быть, в это прекрасное торжественное мгновение все бы мирно и закончилось и странники на следующий день продолжили бы свой путь к Трем Волхвам, если бы папаша из Птуя спокойно перенес эту протокольную похвалу. Люди в таком возрасте, в каком был Тобия, иногда бывают капризны и тщеславны, а рассказчики – тем более. И Тобия не мог снести, что здесь хвалят какого-то человечка Йокла только за то, что он однажды побывал в Лондоне и видел землетрясение, которого, как в конце концов оказалось, вообще не было, по еще больше его злило то, что теперь все пойдут спать с мыслью о Темзе, на которой полно качающихся судов, а о еврее Задохе полностью забудут. Тобия привык, чтобы последнее слово оставалось за ним.