— Я очень тебя жду, Андрюша. Очень. Не забывай меня.

Она ушла и будто унесла с собой частичку Андреева сердца.

Лежал с закрытыми глазами и все еще ощущал присутствие девушки. Будто сидит она рядом — протяни руку и коснешься ее. Даже, казалось, не испарился запах духов, смешанный с ароматом степных ветров, и кружил голову.

Он вспомнил…

На Южное отделение приехал в начале полевых работ. Были комсомольские дела, а вообще-то хотелось повидаться с Дусей. Встретил вечером на полевом стане после смены. Дуся улыбнулась ему устало, протянула обе руки.

— Здравствуй, Андрюша!

Изменилась она с тех пор, как попала на отделение: стала строже, сдержаннее. Сейчас была в комбинезоне, в сапогах, шапке. Пыль густо легла под глазами, осела в желобках возле носа, над верхней губой. Руки огрубели. Андрей потянул было девушку к себе, чтобы обнять. Но Дуся с ласковой укоризной покачала головой и пошла умываться. Ему сделалось неловко: думал, что товарищи заметили его порыв, — чего доброго, еще осудят.

После ужина устроились за вагончиком. Валялось там автомобильное колесо. Вот они на него и сели. С севера тянул прохладный ветерок. Небо нависло над землею темное, неприветливое. Недалеко стрекотали тракторы, покачивали на разворотах светом. Не было тишины, не было покоя. Степь гудела и ночью.

Дуся прижалась к Андрею, положив голову ему на плечо перебирала косу. Днем прятала ее под шапку. Андрей признался:

— Соскучился я по тебе, вот какое дело.

Дуся промолчала, только плотнее прижалась к нему. Догадался: улыбается она. Ни слова не говоря, он закинул ей голову и крепко поцеловал в горячие, обветренные губы. Дуся радостно ойкнула.

А трактора гудели и гудели. Сурком надрывался ветерок. На сотни километров вокруг распласталась темная степь — голая, неуютная.

— Дусь, — наконец промолвил Андрей, — я буду проситься к вам. Я же слесарь, на ремонте стану работать.

— Просись.

— Летом щиторазборные домики привезут. Возьмем один?

— Возьмем.

— Только к степи никак не привыкну, вот незадача. Какая-то она пустая — шаром покати: ни деревца, ни кустика. А у нас горы.

— Привыкнешь.

— Да с тобой я хоть где согласен жить.

Из вагончика выпрыгнула чья-то тень, и хриплый злой голос крикнул:

— Эй, Синилов! Хватит лясы точить. Дусе завтра чуть свет на прицеп. Совесть надо иметь.

Дуся тихонько засмеялась. Андрей огрызнулся:

— Спи, горемышный. Я сам поработаю за нее.

— Толку-то от тебя!

— Ладно, ладно.

Он прожил на отделении три дня, помогал ремонтникам. Кажется, тогда и простудился, первый раз и дала о себе знать проклятая болезнь. А через неделю после этого Андрей лежал уже в беспамятстве.

И вот…

— На твоем месте, — сказал после ее ухода Семен, — я б на другой день выздоровел и убежал следом за этой красавицей.

— Я бы тоже не возражал, — улыбнулся Андрей. — Но… — и он тяжело вздохнул.

Вскоре после отъезда Дуси выписался из больницы Семен Колечкин. Только тогда понял Андрей, как привязался к веселому шоферу. Семен перед уходом присел возле Андрея и сказал:

— Вот как-то интересно в жизни получается. Встретились мы с тобой невзначай. И снова, как в море корабли, в разные стороны. Грустно даже, ей-богу.

— Гора с горой не сходится, а человек с человеком… — ввернул Зиновий. Но Семен поморщился и оборвал его:

— Обожди ты со своими пословицами, — и продолжал, обращаясь к Андрею: — Не попал бы я в аварию, значит, не встретились бы. А я бы не попал в аварию, если бы тот дуролом не хлебнул лишнего. Он бы не хлебнул лишнего, если бы…

— Сказка про белого бычка, — опять не выдержал Зиновий. Андрей рассмеялся.

— Ну вот и порядок, — улыбнулся Семен. — Лучше посмеяться при расставании, чем нос вешать. Ты приходи ко мне в гости, Андрей. Выпишешься — и давай. Живу я в Заречье. И вообще, останавливай любую машину, спрашивай, где найти Семена Колечкина, и девяносто девять шоферов из ста тебе это скажут.

— Загнул! — усмехнулся Зиновий. — Вот уж загнул, так загнул!

— А ты все скрипишь, — обратился он к Зиновию. — Скрипи, скрипи. Меня это уже не касается. А спорили мы с тобой, Зиновий, здорово. Только перья летели. Человек ты вообще ничего, мог бы я взять тебя в товарищи. Один в тебе изъян — больно ты нудный человек, а с таким жить мука одна, ей-богу.

— Я тебе посоветую, Семен, на прощанье: брось философию длинного рубля.

— Вот мы и квиты, — рассмеялся Семен и стал прощаться. Уже у двери он обернулся и сказал, обращаясь ко всей палате: