Таонкрахт зарычал, на бестолковые головы его несчастных слуг посыпались затрещины. Между делом он все-таки как-то объяснил им технологию вноса мебели, так что через несколько минут процесс был благополучно завершен. Я удовлетворенно кивнул, вошел в комнату и устало опустился на кровать. Больше всего на свете мне хотелось спать – в глубине души я почему-то надеялся, что мне удастся проснуться дома…

– Я пришлю к тебе спокойноношного, – пообещал Таонкрахт. Он почему-то последовал за мной и даже уселся рядом на край кровати. Кувшин с сибельтуунгским черным он предусмотрительно взял с собой и теперь звучно отхлебывал очередную порцию горючего.

– Не надо ко мне никого присылать, – несчастным голосом попросил я. – Мне нужно побыть одному. Ты можешь уйти? Мы еще успеем пообщаться, будь уверен!

– Хорошо, как скажешь, – Таонкрахт грузно поднялся с моего ложа и направился к выходу. Уже стоя на пороге он упрямо сказал: – Но спокойноношного я все-таки пришлю. Если он тебе не понравится – убей его, я не стану возражать! Самому надоел…

С этими словами он удалился, а я вытянулся на кровати и тихонько застонал от тупой боли в груди – я был совершенно уверен, что это ноет моя собственная душа, хотя до сегодняшнего дня она казалась мне совершенно здоровой частью организма… Пострадав так с четверть часа, я наконец сделал то, с чего следовало начинать, а я все откладывал – отчасти потому, что у меня не было никаких сил, а отчасти потому, что я отчаянно боялся результата.

Дело в том, что в последние годы моя прежняя (и только что внезапно завершившаяся) жизнь, в которую я так хотел вернуться, была не просто прекрасной – она была по-настоящему удивительной. Не хочу вдаваться в подробности, которые больше не имеют значения, поскольку какая-то могущественная сволочь, приставленная записывать мои деяния в очередном томе Книги Судеб безжалостно залила эти главы густой черной тушью. Скажу только, что моя прежняя жизнь была переполнена невероятными чудесами[ 5 ], и я сам умел совершать некоторые из этих чудес – уж не знаю, как мне это удавалось, но вообще-то я довольно легко обучаюсь всяким новым фокусам, как цирковая обезьяна… Нужно было проверить, остались ли при мне хоть некоторые полезные навыки. И я проверил.

Случилось то, чего я боялся больше всего на свете – боялся потому, что в глубине души с самого начала знал, что именно так все и будет. Я обнаружил, что больше ничего не умею – вообще ничегошеньки! Я был совершенно безопасен для окружающих, как секс с дюжиной презервативов. И совершенно бесполезен. Легкомысленное могущество, доставшееся мне с удивительной легкостью, оставило меня – словно и не было ничего. Великий и ужасный сэр Макс закончился – я здорово подозревал, что навсегда. Бедный, бедный господин Таонкрахт, – с тоскливой усмешкой подумал я, – тоже мне вызвал демона! По всему выходит, что ты – не самый везучий парень в округе! А уж я – и подавно…

Мне было по-настоящему плохо, но я все-таки задремал – почти сразу же, словно спешил сменить причудливую чужую реальность этого мира, озаренного светом трех солнц, на не менее причудливую, но хорошо знакомую реальность сновидений. Впрочем, меня тут же разбудил чей-то писклявый голосок. Отчаянно фальшивя он пел какую-то дремучую колыбельную, способную усыпить разве что роту солдат после недельного марш-броска – просто потому, что эти ребята могут спать даже стоя на голове в оркестровой яме оперного театра во время репетиции.

– Заткнись! – Сонно потребовал я.

В ответ раздалось тихое бульканье и отчаянный кашель – с перепугу певец подавился собственной слюной. Я разлепил глаза и увидел перед собой существо неопределенного пола в ярко-красном балахоне, украшенном многочисленными лентами, блестками и прочей фигней в таком духе – словно его костюм старательно соорудила пятилетняя девчонка для своей любимой куклы. Я вспомнил обещание Таонкрахта прислать ко мне какого-то таинственного спокойноношного и понял, что это он и есть.

– Убирайся отсюда, – буркнул я. – Убивать тебя так и быть не стану, но чтобы через секунду здесь было тихо.

Существо попятилось назад, простодушно хихикая. Я сонно подумал, что все обитатели это места, кроме, разве что, самого Таонкрахта, почему-то все время ржут не по делу, и снова провалился в милосердную темноту сна без сновидений.

Когда я проснулся, было уже темно. До меня снова доносились какие-то странные звуки, но они не походили на давешнее фальшивое музицирование – скорее уж на вечернюю мантру какого-нибудь буддийского монаха: тихий, почти монотонный гул, не лишенный, впрочем, некоторой приятности. Это странное гудение умиротворяло меня, я почувствовал себя если не счастливым, то по крайней мере, совершенно спокойным. В данных обстоятельствах это было щедрым подарком судьбы. Поэтому я снова закрыл приоткрывшиеся было глаза, словно боялся, что удивительное настроение может покинуть меня через эти распахнутые форточки. Через несколько минут я понял, что спать мне больше не хочется и решил взглянуть на источник звука, оказавшего на меня столь благоприятное воздействие.

Красноватого света пламени в камине было достаточно, чтобы разглядеть человека, стоявшего в изголовье моей постели. Он оказался почти точной копией того войлочного холмика, которого мой приятель Таонкрахт считал невидимкой. Еще один соглядатай? – Лениво подумал я. – Или тот же самый? С какой стати, интересно, он решил помедитировать в моем присутствии? Проверяет, увижу ли я его на этот раз – так, что ли?…

– Чего тебе надо, чудо природы? – Добродушно спросил я. Гул тут же прекратился, а холмик рухнул на пол, как подкошенный. Несколько секунд я растерянно хлопал глазами, не в силах понять, что происходит. Потом решительно покинул свое ложе и склонился над незнакомцем: мне пришло в голову, что он тоже считает меня демоном, а поэтому вполне мог хлопнуться в обморок от страха, обнаружив, что я проснулся, и теперь ему предстоит остаться наедине с этаким чудищем. Я довольно долго искал его пульс, но так ничего и не обнаружил. Зато заметил, что в одной руке бедняга сжимал какой-то странный предмет: темный, довольно толстый, причудливым образом загнутый прут из совершенно неподдающегося определению материала. Я машинально взялся за него и тут же отдернул руку: ощущение было не из приятных, какая-то странная неритмичная вибрация, слабая, но вызывающая раздражение. Счастливый обладатель диковинной вещицы вцепился в нее мертвой хваткой. В конце концов, я бросил это гиблое дело и принялся похлопывать его по щекам, потом осторожно потряс за плечи. Все было бесполезно, так что через несколько минут до меня начало доходить, что дело куда хуже, чем мне показалось. Никакой это был не обморок, у меня в охапке наличествовал самый настоящий свеженький покойничек. Я ощутил холодную дрожь, поднимающуюуся по позвоночнику, а потом – не слишком интенсивную, но противную тошноту, как всегда, когда мне доводилось встречаться со смертью.