«Рассказывали анекдоты, и Сталину особенно понравился один, который рассказал я. Разговаривают турок и черногорец в один из редких моментов перемирия. Турок интересуется, почему черногорцы все время затевают войны? „Для грабежа, — говорит черногорец. — Мы люди бедные, вот и смотрим, нельзя ли где пограбить. А вы ради чего воюете?“ „Ради чести и славы“, — отвечает турок. Черногорец на это: „Ну да, каждый воюет ради того, чего у него нет“. Сталин с хохотом прокомментировал: „Ей-богу, глубокая мысль…“»

В поездках Сталина часто сопровождал сотрудник его личной охраны Туков. Он садился рядом с шофером и, наверное, от многочасового напряжения, нередко в пути засыпал. Кто-то из членов Политбюро, ехавший со Сталиным на заднем сиденье, заметил:

— Товарищ Сталин, я не пойму, кто из вас кого охраняет?

— Это что, — меланхолично сказал Сталин, — он еще свой пистолет в карман моего плаща сунул — возьмите, дескать, на всякий случай.

Это не смешные, это — мужские нравы.

То ли от того, что Сталину стало скучно после длительной работы в одиночестве, то ли он элементарно устал от этой самой работы, но вдруг позвал охранника дачи и предложил ему выпить с ним по рюмочке. Тот, естественно, отказался:

— Товарищ Сталин, я на службе.

— А я что, бездельничаю? — притворно рассердился Сталин.

Оба рассмеялись.

Каждый год С. М. Киров приезжал к Сталину погостить, поскольку был ему самым близким из всех соратников. Однажды на отдыхе в Сочи они оба сидели за столом, накрытым в тени деревьев, и попивали легкое грузинское вино. Поблизости находились трое охранников. Сталин подозвал их и пригласил сесть за стол.

— Товарищ Сталин, мы на посту. Мы не можем нарушать инструкцию, — отвечали они.

Сталин и Киров принялись уговаривать их:

— Да вы, ребята, не бойтесь, не выдадим вас Власику (начальнику личной охраны Сталина. — Л. Г.). Выпьем вместе, закусим. Все будет шито-крыто.

Но чекисты остались непреклонными.

И все же Сталин неоднократно разделял хлеб-соль с обслуживавшим его персоналом. Как писал в своей книжке упоминавшийся А. Т. Рыбин: «Сталин не раз усаживал охранников за стол на террасе или на рыбалке и рассказывал смешные истории из прежней жизни — подпольной, тюремной или ссыльной».

У Сталина дома частенько бывали литераторы. Вот и на этот раз они гостили в Кунцево. Ужиная, оживленно беседовали, произносили тосты. Не пил только один писатель (имя его мемуаристы не называют). Сталин, естественно, спросил:

— Почему вы не пьете?

Тот отвечал изображая крайне загруженного делами человека. Возможно, так оно обстояло в действительности, но в этом случае напрашивался бесцеремонный вопрос — а чего тогда приперся? Словом, ответ прозвучал следующий:

— Мой рабочий день начинается очень рано, и я должен быть в полной форме.

— Ну что же, — ничуть не обидевшись, сказал Сталин, — давайте отпустим писателя, ему завтра нужно работать, он очень занятой человек — не то, что мы.

Мгновенность реакции, тонкость иронии, вежливость формы — все это было в ответе писателя, невзирая на нелогичность его присутствия на ужине. И было перекрыто тем же самым в выводе вождя, который, как искусный тамада, вел этот ужин.

Сталин много раз слушал граммофонную пластинку с записью оперы Глинки «Жизнь за царя» («Иван Сусанин») в старом дореволюционном исполнении.

В советское время опера Глинки была вновь поставлена в Большом театре в 1939 г. Побывав на спектакле, Сталин как тонкий ценитель музыки спросил, имея в виду оркестровку:

— А где же колокола?

— Их нам велели снять.

— Не лучше ли снять того, кто это велел, а колокола вернуть?! — скорее всерьез, нежели в шутку сказал Сталин.

До этого он успел предотвратить еще одно искажение оперы. Перед премьерой «Ивана Сусанина» новую редакцию слушали и смотрели члены специальной комиссии. Ее председатель стал возражать против эпилога, где гуляет празднично одетое население и звучит «Славься, славься, русский народ!». Мол, финал надо снять из спектакля либо убрать из него церковность, патриархальщину… Дошло до Сталина.

— Мы поступим по-другому, — сказал он, — финал оставим, а председателя комиссии снимем.