Сила отповеди, которую политик дает своим оппонентам, заключается не только во всеобъемлющем владении предметом спора, но и в способности привлекать на свою сторону яркие, понятные большинству образы. Если это образы эпические, да еще изрядно сдобренные сатирическим содержанием, то воздействие оратора на слушателей становится неотразимым.

В 1923 г. в ЦК РКП(б) состоялось совещание с ответственными работниками национальных республик и областей. Среди прочих Сталиным был подвергнут весьма чувствительной критике один из руководителей грузинских коммунистов Буду (Поликарп) Мдивани. Тот олицетворял собой явление, получившее название национал-уклонизма, и противился вхождению Грузии в создаваемую Закавказскую Федерацию. А это было жизненно необходимо в тогдашней ситуации, особенно для установления межнационального мира. Б. Мдивани и его группа пытались в этом вопросе искать сочувствие у Ленина. Не вдаваясь в перипетии этого дела, скажу, что они не встретили поддержки в партии.

Сарказм Сталина по их адресу был неотразим:

«Мдивани изображает дело так, что… все-таки он победил. Я не знаю, что назвать тогда поражением. Впрочем, известно, что блаженной памяти Дон Кихот тоже считал себя победителем, когда его расшибло ветряными мельницами. Я думаю, у некоторых товарищей, работающих на некотором куске советской территории, называемом Грузией, там, в верхнем этаже, по-видимому, не все в порядке».

Год смерти Ленина — 1924-й. Оппозиция ленинскому курсу во внутренней и внешней политике усиливается. Обостряется борьба за лидерство в партии, обусловленная пока еще сильными позициями Л. Троцкого (Бронштейна). Оппозиционеры, что называется, поднимают голову. В таких условиях проходит XIII конференция РКП(б), где Сталин в качестве генерального секретаря партии выступил с докладом об очередных задачах партстроительства.

Он мастерски срывал маску двуличия со слов и поступков оппозиции. В частности, с Е. Преображенского, видного большевика, который, однако, уже тогда сблизился с Троцким, став впоследствии на путь подпольной контрреволюционной деятельности (расстрелян в 1937 г.). А также с другого троцкиста — Т. Сапронова (Широкова), переродившегося из старого социал-демократа во «врага народа» и закончившего жизнь столь же бесславно. Сталин уличает их в свойственной ему блистательной манере:

«Оппозиция взяла себе за правило превозносить тов. Ленина гениальнейшим из гениальных людей. …Тут тоже кроется стратегическая хитрость: хотят шумом о гениальности тов. Ленина прикрыть свой отход от Ленина. …Позвольте спросить вас, Преображенский, почему вы с этим гениальнейшим человеком разошлись по вопросу о Брестском мире? Почему вы этого гениальнейшего человека покинули в трудную минуту?

А Сапронов, который фальшиво, фарисейски расхваливает теперь тов. Ленина, тот самый Сапронов, который имел нахальство на одном из съездов обозвать тов. Ленина «невеждой» и «олигархом»! Почему он не поддержал гениального Ленина, скажем, на X съезде?

Или еще: почему Преображенский… в период профдискуссии оказался в лагере противников гениальнейшего Ленина? (Преображенский: «Своим умом пытался работать».)

Это очень похвально, Преображенский, что вы своим умом хотели работать. Но глядите, что получается: по брестскому вопросу работали вы своим умом и промахнулись; потом при дискуссии о профсоюзах опять пытались своим умом работать и опять промахнулись; теперь я не знаю, своим ли умом вы работаете или чужим, но ведь опять промахнулись…». (Смех.)

В июне 1926-го Сталин находился в Тифлисе (так тогда называлась столица Грузии — Тбилиси), где выступал на собрании рабочих Главных железнодорожных мастерских. Его помнили многие из собравшихся как подпольщика, который до революции вел здесь агитационную работу, поэтому встретили особенно тепло. Отвечая с сердечной благодарностью на искренние приветствия рабочих, Сталин все же не удержался от юмора:

«…Я не заслужил доброй половины тех похвал, которые здесь раздавались по моему адресу. Оказывается, я и герой Октября, и руководитель компартии Советского Союза, и руководитель Коминтерна, чудо-богатырь и все, что угодно. Все это пустяки, товарищи, и абсолютно ненужное преувеличение. В таком тоне говорят обычно над гробом усопшего революционера. Но я еще не собираюсь умирать».

Будучи отличным психологом, Сталин прекрасно чувствовал аудиторию и часто старался шуткой или забавной историей снять напряженность, усталость в атмосфере собрания.

VII расширенный пленум Исполкома Коммунистического Интернационала, проходивший в Москве в ноябре-декабре 1926 года, был ординарным, даже несколько скучноватым мероприятием. Поэтому, выйдя на трибуну, чтобы произнести заключительное слово, Сталин хотел не только дать ответы на сложные вопросы, но и поднять настроение участникам. Следует указать, что упоминающийся ниже объект сталинской критики — Г. Е. Зиновьев (Радомысльский-Апфельбаум) — с 1919 г. являлся председателем Исполкома Коминтерна. Позже был разоблачен как враг народа, судим и расстрелян. Реабилитирован в период горбачевщины. Отрывок взят из стенограммы пленума.

«Зиновьевская манера цитирования напоминает мне одну довольно смешную «историю» с социал-демократами, рассказанную одним шведским революционным синдикалистом в Стокгольме. Дело происходило в 1906 году, во время Стокгольмского съезда нашей партии. Этот шведский товарищ довольно смешно изображал в своем рассказе буквоедскую манеру некоторых социал-демократов цитировать Маркса и Энгельса, а мы, делегаты съезда, слушая его, хохотали до упаду. Вот содержание этой «истории». Дело происходит в Крыму во время восстания флота и пехоты. Приходят представители флота и пехоты и говорят социал-демократам: вы нас звали за последние годы к восстанию против царизма, мы убедились, что ваш призыв правилен, мы, матросы и пехота, сговорились восстать и теперь обращаемся к вам за советом. Социал-демократы всполошились и ответили, что они не могут решить вопроса о восстании без специальной конференции. Матросы дали понять, что медлить нельзя, что дело уже готово, и если они не получат прямого ответа от социал-демократов, а социал-демократы не возьмутся за руководство восстанием, то дело может провалиться. Матросы и солдаты ушли в ожидании директив, а социал-демократы созвали конференцию для обсуждения вопроса. Взяли первый том «Капитала», взяли второй том «Капитала», взяли, наконец, третий том «Капитала». Ищут указаний насчет Крыма, Севастополя, насчет восстания в Крыму. Но ни одного, буквально ни одного указания не находят в трех томах «Капитала» ни о Севастополе, ни о Крыме, ни о восстании матросов и солдат. (Смех.)Перелистывают другие сочинения Маркса и Энгельса, ищут указаний — все равно никаких указаний не оказалось. (Смех.)Как же быть? А матросы уже пришли, ждут ответа. И что же? Социал-демократам пришлось признать, что при таком положении вещей они не в силах дать какого бы то ни было указания матросам и солдатам. «Так провалилось восстание флота и пехоты», — кончил свой рассказ шведский товарищ». (Смех.)