Мария кивнула.

— Для уныния и причин никаких нет. Мы ведь состоятельные люди, — сказала она.

— Да, да, с виду все это так. Хозяйство богатое и оборот его большой. Но тем не менее можно легко вылететь в трубу, если, скажем, наличные деньги выйдут.

— Вылететь в трубу? — Мария взглянула на Ворупа. У нее слегка зарябило в глазах. — Ты ведь не серьезно это говоришь?

— Ну конечно, нет! — Воруп успокаивающе улыбнулся. — Но довольно мерзко себя чувствуешь, когда заморожено чуть ли не каждое эре.

Хорошо, но почему же он обязательно должен доводить себя до крайности, почему у него никогда нехватает терпения придержать какую-то сумму денег, вместо того чтобы тотчас же, едва только грош заведется в кармане, пускаться в новые предприятия?

— Если дело только в этом, попроси отца — он выручит тебя деньгами. Может быть, у него нет наличных, — а это вероятнее всего, — но ведь усадьба его свободна от долгов, — сдержанно сказала Мария.

Она, конечно, знала, что Воруп неохотно пойдет на это, особенно если ему самому придется обращаться к тестю. Но тут Мария была неумолима: нужна ему помощь отца, пусть обращается сам к нему, нечего посылать жену.

— Ты не забыл, что сегодня нужно представить отчет в объединение по заготовке кормов? — сказала она, чтобы подтолкнуть его.

— Тыправа. Тогда я уж по пути загляну и к старикам, если ты соберешь для них что-нибудь.

Мария уложила масло и другие продукты, и вскоре Йенс Воруп уже скакал верхом по полям, направляясь в деревню.

Был настоящий весенний день, попеременно то брызгал дождик, то светило солнце. Снег с полей сошел, и земля начала бродить; она напоминала взошедшее на дрожжах тесто, теплое и рыхлое. То там, то здесь поднимали свои головки одуванчики и маргаритки. Маленькая русская лошадка неохотно скакала по размягченной земле и все норовила пойти по небольшой насыпи между полями. Йенс Воруп предоставил ее самой себе и погрузился в свои деловые размышления. «Состоятельные», сказала Мария. Но кто это состоятельные? Если бы ему пришлось сию минуту перед кем-нибудь отчитаться в положении своих дел, картина получилась бы, пожалуй, неприглядная. Но пока хозяйство идет полным ходом, они, разумеется, могут называть себя состоятельными, это верно!

Так или иначе, а деньги нужно раздобыть во что бы то ни стало: на носу первое мая, день расчета с работниками за зимнее полугодие. Не меньше тысячи крон необходимо на это дело, и уплатить их нужно точно в срок, без единой минуты задержки, — Йенс Воруп не желает ходить в должниках у своих людей. Если уж неприятности неизбежны, то лучше стерпеть их от тестя.

Но и этот выход не очень улыбался Йенсу Ворупу, и он, пожалуй, готов был притти к мысли, что со стороны провидения довольно нелепо отравлять человеку существование заботой о жалованье слугам.

Вдали, у подножья холма, показалось черное, как уголь, кольцо. Постепенно кольцо это отделилось от зеленеющего луга, и перед Ворупом выросла фабричная труба кооперативной молочной фермы. В то же мгновение в голове его блеснула мысль: откуда только она взялась? Недавно исполнилось тридцать лет со дня основания фермы, ипотеки по ней, следовательно, надо считать погашенными; что может быть естественнее, чем аннулировать их и взять новые ипотеки? Как это до сих пор никто, в том числе и он сам, не подумал об этом! Обшаривать все углы в поисках какой-нибудь сотни крон, когда тут прямо на улице валяется туго набитая копилка! Учитывая число его молочных коров, на его долю, при самом поверхностном подсчете, придется две-три тысячи. А на сей раз это выручит его великолепно!

Остается только опорожнить эту копилку, и как можно скорее! Ветхозаветные крестьяне будут, конечно, возражать: мол, незачем обременять себя, влезать в долги и прочее, — тогда как на самом деле это означает лишь пустить в оборот накопленные средства. Но здесь надо действовать дипломатически. И Йенс Воруп решил прежде всего поговорить с депутатом и еще с двумя-тремя членами кооператива — людьми, которые смотрят на вещи более или менее по-современному и, повидимому, нуждаются в деньгах. Нужно завербовать на свою сторону и заведующего фермой, может быть пообещать ему вознаграждение; надо его уговорить созвать в ближайшее время внеочередное общее собрание, якобы по поводу давно решенной покупки новой центрифуги, и связать оба вопроса. Тут уж дело пройдет непременно! А ветхозаветные пусть тогда задним числом ругают их! Эти крестьяне старого закала ни на что не годны, и либо нужно как-нибудь поискусней их выдворить, либо настроить на другой лад: они живут как первобытные люди, без всяких долгов, без ипотек; правда, им не приходится вечно думать об уплате процентов.

Йенс Воруп пришел в такое хорошее настроение, в каком давно не был. Он выпрямился в седле и запел: «Выше голову, парень удалой!»

У самой околицы он остановился перед ветхой хижиной, стоявшей так близко к дороге и так вросшей в землю, что через окно видно было все, что в ней происходило. За столом сидела старушка и читала какой-то клочок газеты. Ритмично покачивая головой и шевеля губами, она водила пальцем по строчкам. Старушка глянула поверх очков, — она была дальнозорка. Увидев хозяина Хутора на Ключах, она стремительно сунула газету на полочку под столом и встала со своего места. С трудом, прихрамывая, старушка подошла к двери и улыбнулась Ворупу, и от этой улыбки точно тысячи лучиков разошлись по ее лицу — такое оно было морщинистое.

— Здравствуй, Расмине! Я хотел лишь сказать тебе, что пособие по старости с первого числа будет вам всем увеличено. Вы будете получать на пять крон больше.

— Бог вознаградит тебя за это, Йенс! — сказала старушка. — Ведь мы, конечно; тебе первому должны быть за это благодарны. Ты славный человек, да тебе и было у кого набраться хорошего.

Она явно имела в виду старого Эббе.

Йенс Воруп ничего не ответил, — слова старухи ведь можно было истолковать по-всякому, — и натянул поводья, но все еще не тронул коня с места. Несколько раз он поворачивался, точно хотел что-то сказать.