— Петрович, ну ты наглый! — восхитился Колобков. — Совесть-то поимей — шампанского в баре всего один пузырь остался!

— Ну и чего ему там стоять, место зря занимать?

— А мало ли? Вдруг какое событие случится?… Матильда, например, ласты склеит…

— За бутылку шампуню могу устроить… — прошептал беркут, нетерпеливо переступая с лапы на лапу. — Видел, как я того борова клювом долбанул?

Колобков несколько секунд обдумывал эту мысль, и уже почти соблазнился. Очень уж приятная картинка нарисовалась в мозгу. Но в конце концов все-таки отверг искушение.

— Зинку жалко… — вздохнул он.

— Иваныч, ну выдели хоть сто грамм, не жлобись! Я тебе сегодня жизнь спас! А ты со мной еще за прошлый раз не рассчитался!

— Это за какой еще?…

— А с той летучей мышью-то, а?…

— Гы-гы, так это когда было? — хохотнул Колобков.

— Жлоб ты все-таки, Иваныч…

— Зато на «Майбахе» езжу.

Когда из зарослей показалась вереница унылых мбумбу, жена и теща Колобкова чуть не померли от страха, решив, что главу семейства уже съели и теперь пришли за добавкой. Фабьев тоже в первый момент хотел отдать концы и держать курс в открытое море. Но потом заметил важного, как индийский паша, Колобкова, подстегивающего островитян прутиком.

— Серега, переведи, чтоб сгружали аккуратнее! — потребовал Колобков, руководя работами. — Они так всю валюту поколют! А она теперь моя!

— Ссыпайте все в кучу, — меланхолично «перевел» Чертанов.

— Ай, что ты, Серге, деньги же побьются! — опасливо заметил Зуптупа, ставший бригадиром грузчиков.

— Ничего страшного, пусть бьются, — пожал плечами Сергей. — Они все равно не мои.

В результате три мешка с ракушками (накопления целого племени!) превратились в кучу перламутрового мусора. Колобков долго топал ногами и орал, но поделать ничего уже не мог. Чертанов делал постное лицо и озабоченно качал головой — ай-яй-яй, какие вредные папуасы, все ракушки побили! Саботажники!

Когда «Чайка» подняла якорь, все мбумбу вздохнули с облегчением. И только Зуптупа вздыхал, вспоминая такую симпатичную, хоть и с небритой головой, Свету.

А в известняковом дворце старого вождя лежал и тихо постанывал старый Туптуга. Его избили до полусмерти. Причем два раза: Колобков с супругой за то, что гад завел их в деревню каннибалов, а сородичи — за то, что привел к ним этих проклятых белых. Конечно, мбумбу лупили старика не руками, а палками — дотрагиваться до чумбуи-леки никто не собирался. Хорошо еще, что убивать «набитого грязью» — табу, плохая примета, а то бы точно пришибли.

Остров Бунтабу с каждой минутой удалялся, пока не превратился в едва различимое пятнышко в необозримой дали. Происходи дело на Земле, он уже скрылся бы за горизонтом, но только не на Эйкре, с его «двумерным космосом».

Колобков стоял на носу, гордо приложив ладонь ко лбу в классическом «жесте впередсмотрящего». Его не смущало то, что в этом мире подобный жест лишен всякого смысла — все-таки его основной смысл состоит в том, чтобы не ослепляло солнце. Главное — смотрелось красиво. Время от времени бизнесмен отрывался от этого важнейшего занятия и критиковал Чертанова, сидящего в шезлонге и баюкающего больное колено. Оно оказалось неповрежденным (всего лишь сильный ушиб), но Сергей ныл так, будто ему ампутируют самую дорогую часть тела.

Таковой он считал компьютер.

— Петр Иваныч, а почему вы не забрали с собой идола Лукенкуи? — как бы между делом спросил сисадмин.

— М-м-м… а на черта мне этот бульник? Что у меня — дома кирпичей мало?

— Ну, он только снаружи каменный…

— А внутри?

— Золотой…

Увидев, как Колобков бегает и матерится, Чертанов почувствовал себя отмщенным. Конечно, он поймал шефа на самый примитивный розыгрыш — ну откуда бы, спрашивается, у первобытного племени такая тьма золота? Каменного идола они себе вытесали — божок все-таки, народный покровитель, надо расстараться — но золотого… Да на острове Бунтабу и не было этого металла…

Минут через десять Петр Иванович все-таки догадался, что его разыграли. И торжество Сергея очень быстро закончилось.

Валере после мазей чернокожей травницы явно полегчало. Он все еще не пришел в сознание, но дышать стал ровно. Еще во время перехода через джунгли Света, вернувшая себе аптечку, да еще и заполучившая новую — немецкую, обработала ему рану антисептическим кремом и налепила пластырь с оксидом цинка. Телохранителю предстояло несколько дней провести в постели, но за жизнь можно было уже не опасаться.

А Гена совсем оклемался и теперь стоял у борта, похожий на мумию — весь в бинтах. Он стыдливо глядел на шефа, не переставая укорять себя за то, что не сумел выполнить долг телохранителя. Даже предложил уволить его к чертовой матери. Колобков только отмахнулся.

— Гюнтер, ты бы переоделся, что ли… — предложил он немцу, по-прежнему таскающему полевую форму.

— Нет, — коротко ответил тот. — Мне есть нравиться этот мундир.

— Ну хоть автомат убери куда-нибудь…

— Нет. Мне есть нравиться это оружие.