– Глеб!.. – ахнула Святая. – Что ты такое говоришь?… Да, я с малолетства воспитывала тебя, ты стал для меня как родной, но… Я не рожала тебя…

– Неправда! – закричал Глеб. – Не надо мне лгать! Я видел!..

– Видел?… Что ты мог видеть?

– Я видел тебя чужими глазами. Красивый, не разрушенный город, зеленый дебаркадер, теплоход «Москва», ты – красивая, молодая, счастливая… Помнишь красные с белым тюльпаны?… И он назвал тебя…

– Как?!.. – Святая вскочила, будто собираясь куда-то мчаться, бежать, – туда, в это прошлое, к зеленому дебаркадеру, к тому, кто принес ей тюльпаны…

– Машечка, – тихо сказал Глеб.

Его мать застыла, словно ее коснулся волшебный посох настоящего Деда Мороза. Ставшее невероятно бледным лицо и словно иней серебро в волосах и впрямь сделали ее похожей на замороженную.

– Ты же понимаешь, – продолжил мутант совсем уже едва слышно, – что «генная память» не могла бы проснуться во мне, если бы этот человек не был мне родным. Это ведь мой отец, да?

– Да, – шевельнулись бескровные губы Святой.

И тут вдруг она «растаяла», бросилась на шею Глебу и разрыдалась:

– Прости меня, Глеб, Глебушка, прости!.. Сыночек мой!.. Прости, умоляю!

– Я прощаю тебя, – сказал мутант, когда, выплакавшись, мать разжала руки и отстранилась от него, отведя в сторону мокрые глаза. – Но скажи, кто мой отец? Где он?…

– Не знаю, где он, и не хочу знать, – резко ответила Святая, бросив на сына колючий взгляд. Удивительно, но слезы уже полностью высохли. – И никогда больше не спрашивай о нем. Никогда!

– Хорошо. Тогда спрошу о другом. Еще раз. Ты отпустишь Лика?…

– Нет.

– Мама… Я тебя давно ни о чем не просил. А о чем-то по-настоящему серьезном – тем более. Я хочу вернуться к «диким», в какое-нибудь дальнее село. С Ликом, как ты и хотела. Пойми, я все равно не могу остаться с тобой. Я чужой в этом городе. Я мутант, а…

– Здесь все мутанты, – едва разжав губы, процедила Святая.

– Ч-что?… – оторопел Глеб.

– В этом городе все мутанты, – сухо повторила мать. – За исключением, быть может, единиц.

– Но я видел сам… Я видел храмовников сегодня, многих! И среди них не было ни одного мутанта.

– А я?

– Что ты?…

– Я разве не мутант? – скривила в улыбке губы Святая.

– Но ты же…

– Я не уродина, ты хочешь сказать? А разве мутация обязательно должна сказываться внешне? Моя способность залезать к людям в мозги, стирать память, вытворять с сознанием прочие штучки появилась уже после Катастрофы. Что это, если не мутация? У многих храмовников тоже что-нибудь да не так. Внешне они выглядят нормальными, но вот внутри… Знаю таких, у кого два сердца, у кого отсутствует матка, очень много гермафродитов… Я уж молчу про психические заболевания – в головах у многих черт-те что творится! И это только то, что я знаю точно. Катастрофа не пощадила никого. Ведь в тот момент никто не сидел в подземельях, облучились практически все! Просто все и перенесли это воздействие по-разному. Да вот взять хотя бы нашу Снегурку – Сашеньку. Ее-то родители уж точно никуда не прятались, в Лузе это попросту негде сделать. Но девочка родилась внешне совершенно нормальной.

– Почему только внешне? – возмутился мутант. – Она и вну…

– Помолчи, – подняла палец мать. – Сначала дослушай. Хотя ты и так знаешь как минимум одно, самое главное Сашино отклонение от так называемой нормы.

– То, что она не боится радиации?

– Именно. Что это по-твоему, как не мутация?

– Но… это же хорошо, – возразил Глеб уже не так уверенно.

– А никто и не говорит, что это плохо. Мутации не всегда только уродуют, бывает, что они приносят и пользу. Кстати, мне радиация не страшна так же, как ей и тебе.

– Что? – заморгал мутант. – Тебе не страшна радиация?… Но почему ты тогда живешь под землей?

– Потому что здесь живут остальные храмовники. Я полагаю, добрая половина из них тоже не восприимчива к радиации. Но кто станет это проверять на себе? А мне, конечно же, гораздо выгоднее стращать их ужасами лучевой болезни, чем проводить подобные эксперименты. Так проще удержать людей под землей, под моей опекой и властью. Иначе все захотят жить наверху, и тогда храмовников попросту не станет.

– Это жестоко… – пробормотал Глеб.

– Жестоко? Отчего же? Храмовники одеты, обуты и сыты. За них думают, за них все решают. Подумаешь, не видят зеленую травку и теплое солнышко! Не в этом же счастье.

– А в чем оно, счастье? – пристально посмотрел мутант на мать.

– В нашем мире счастье – быть живым. Все остальное мелочи. Уж травка с солнышком точно.

– А по мне лучше сдохнуть на травке под солнцем, чем всю жизнь копошиться в могиле! – процедил Глеб.

– Хорошо, – прищурилась Святая. – Допустим, я созову сейчас всех и скажу: вам не страшна радиация, можете жить наверху, валяться на травке и греться на солнышке. И что, по-твоему, будет?