— Да, теперь все в порядке. Спасибо, Лаура.

— Не за что. Слушай, Мелисса, пойдем после завтрака к Смитам? Или лучше поиграем тут в куклы или еще во что-нибудь?

— Не знаю. Не могу решить. Я еще подумаю, ладно?

— Ладно. Или если тебе захочется, можем знаешь чем еще заняться?

— Чем?

— Можем пойти на поляну для пикников и попробовать взобраться на то высокое дерево.

— На совсем высокое? Нет. Я боюсь, Лаура.

— Почему? Я же буду с тобой — если ты поскользнешься или еще что-нибудь, я тебя поймаю. Почему ты вечно всего боишься, Мелисса?

— Потому что я не такая большая, как ты. Вот почему.

— Ты даже детей в школе боишься.

— Нет, не боюсь.

— Боишься-боишься. А ведь второй класс — сплошная легкотня, это всем известно. Если ты во втором классе боишься, мне страшно подумать, что с тобой будет в четвертом;

— Ну и что? Ты-то в четвертом тоже всех боишься.

— Что за ерунду ты говоришь! Я иногда немножко стесняюсь, но я не боюсь. Стесняться — вовсе не то же самое, что бояться. Имей это в виду, Мелисса.

— Лаура!

— Что?

— Давай больше не будем ссориться.

— Давай. Только ты так и не сказала, что мы сегодня будем делать.

— Да не важно. Решай сама, Лаура.

Но бывало и так, что без всяких видимых причин Мелисса исчезала на несколько дней подряд, а иногда не появлялась неделями. Лаура придумывала, что бы такое интересное с ней обсудить, придумывала, чем бы таким заняться, строила разные планы; она даже задавала шепотом соответствующие вопросы и сама отвечала на них за Мелиссу, но в такие дни ее не покидало ощущение, что она разговаривает сама с собой, — и ей было очень стыдно. Когда Мелисса исчезала, Лаура всегда думала, что она уже не вернется.

Именно так ей и казалось теплым сентябрьским днем, когда она вернулась из школы. Лауре было девять лет. Она сидела одна в своей комнате и тщательно расчесывала у своей темноволосой куколки длинные нейлоновые патлы. Тут она услышала, как внизу мама подошла к лестнице и позвала:

— Лаура! Спустись, пожалуйста, сюда.

С куклой и расческой в руках она вышла на лестницу и спросила:

— Зачем?

Мама ответила ей как-то неловко и странно:

— Потому что нам с папой нужно сказать тебе кое-что важное. Нужно кое-что с тобой обсудить — вот зачем.

— А-а-а.

И Лаура стала неспешно спускаться в гостиную, понимая в душе, что надежды нет и ее ожидает нечто ужасное.

После того как они с Майклом разъехались, а потом без долгих препирательств развелись, Люси довольно долго не знала, куда ей двигаться и что делать. Часто казалось, что причиной тому был слишком широкий выбор возможностей — она знала, что может уехать куда угодно и делать все, что ей вздумается, — но порой она говорила себе, со страхом в душе, что, быть может, все дело в обыкновенной инертности.

— Хорошо, но зачем же оставаться здесь, дорогая? — спросила ее мать. Она заехала ненадолго и была раздражительна.

— Мне кажется, это самое разумное, по крайней мере сейчас, — объяснила Люси. — Было бы несправедливо по отношению к Лауре делать какие-то резкие движения только ради того, чтобы куда-то сдвинуться. Мне не хочется ее дергать, забирать из школы и так далее, пока я окончательно не разберусь, чего я ищу и где мне хочется жить. А пока я не решила, это место ничем не хуже других — нужно подвести итоги, разобраться в себе, начать строить планы. И потом, у меня здесь друзья.

Правда, потом, когда мать уехала, она вряд ли смогла бы уверенно объяснить, что она имела в виду под словом «друзья».

Везде она встречала радушие и внимание; всем, похоже, хотелось дать ей понять, что теперь они любили и ценили ее ничуть не меньше, чем когда она была женой Майкла, — или даже больше, поскольку теперь они гораздо лучше ее узнали. Это ее трогало и радовало; она была благодарна, — но была одна проблема. Ей не особенно нравилось испытывать благодарность; она не любила ощущения постоянной улыбки благодарности у себя на лице.

— Твоя мать и отчим меня на самом деле восхищают, — сказала она как-то вечером Пегги Мэйтленд, когда они возвращались из большого дома в Хармон-Фолз, и Пегги это замечание, похоже, поставило в тупик.

Они провели легкий и приятный вечер: из знаменитого крана в стене беспрепятственно лился виски, а мистер и миссис Фолсом болтали и смеялись с очаровательной непринужденностью, сидя у громадного, с видом на овраг окна.

— И чем же они тебя восхищают? — спросила Пегги.