Что толку для Родины, если ее только любят? Нужно что-то для нее и сделать. Это — главное. Это запомнить.

Когда я мальчишкой сел за парту, седая учительница подала карандаш и научила писать.

Когда я мальчиком умирал, строгий доктор всю ночь просидел у кровати, и смерть испугалась его.

Когда враг подходил к моему дому, к моему саду, товарищ упал с простреленным сердцем, а враг бежал от моего сада.

Когда я захлебывался в Волге, рыбак протянул мне весло.

Да разве я могу забыть вас, люди?

Но почему в душе так тревожно и грустно? Может быть, потому, что я знаю: настанет минута и я уйду от вас… с этой земли, в рощах которой живет ветер… Может быть, и поэтому. Будете ли помнить меня? Хотя, что я дал вам? Я не протянул еще весло, не поделился теплым хлебом, не прикрыл вас щитом сердца. За что меня помнить? Нет моих следов на вашей дороге.

Странные, беспокойные ночи. Я мало сплю. Почти совсем не сплю.

Моя жизнь в дороге внешне однообразна. Все дело в том, что нельзя выразить словами.

Легкий запах, какой-то полузвук, алое облако, фонарь в темноте, чей-то вздох за моей спиной — все мгновенно рождает чувства.

Легкая печаль вдруг обернется легкой тревогой, тревога незаметно перейдет в радость, а ее, глядь, уже вытеснила горечь полузабытого воспоминания. Едва осознаешь эту горечь, а она уже растворилась в светлых, как золотая осень, надеждах.

Вот зашумел далекий поезд… Гудок… Сердце сжалось. О чем-то жалеет. О чем?

Узенький месяц сверкнет за бушующими черными деревьями — и всю душу так и пронижет трепещущая любовь: это вдруг ощутишь свою Родину, землю.

Ветер донес из глубины полночи далекую-предалекую музыку. И словно кто-то позвал издали, да так позвал, что мечешься, горюешь: если б туда!

Или ветка потрется о киоск на перроне. Стоишь слушаешь и тихо смеешься.

Что это? Почему? Может быть, все это напоминание? Ассоциации?

Яблоновый хребет. Сосны и ветер. И где-то ты. Ты здесь проедешь. Я не дождусь той минуты, когда ты проедешь здесь. Хочешь, я расскажу о мелькающем мимо?

Поезд влетел в широкую падь. Она как чаша. Ее края — величавые сопки. Они голубеют вдали. А над нею — покрывало небес с облаками, с птицами, с солнцем…

Вдоль моего пути вьется речка. Дорога в лесу, речка в лесу, это прекрасно!

Низина мокрая, в ней трава золотистая, вся низина золотистая…

Сквозь траву сияет вода — не забуду.

Темный уютный сосновый лес — не забуду.

Вот-вот красно-желтый домик железнодорожника. Сколько их на великой дороге!

Несется грузовик. Его кузов до бортов насыпан тяжелой пшеницей — люди будут есть теплый хлеб.

Черные шпалы треугольной клеткой, стога на полянах, жирное вспаханное поле — следы чьих-то рук.

А где мои следы? Мчусь мимо, мимо…

Ветвистые сосны насорили темные круги шишек.

Березовый лесок набросил на плечи золотую шаль. У березок ножки в ярко-белых шелковых чулках.

Сидит бригада рабочих с лопатами — берегут великую дорогу. Люди могут ехать спокойно.

За рябину держится девочка лет семи. Она в отцовских ботинках, она в красном платьице, беловолосая. В синих глазах — изумление. Поезд для нее примчался из чудесного мира и мчится в чудесный мир. Она стоит при дороге и ждет своего часа. Она ждет и держится за рябину, а ветер треплет эту рябину и треплет красное платьишко, цвета рябиновых ягод.

Так и я: рябиной стою на ветру, а мечта и надежда, как беловолосая девочка, рядом со мной. Придет ли наш час?

Зелено-мягкий, совсем не осенний, луг раздвинул лес. По лугу волочится тень облака. На траве стадо пестрых коров — людям будет теплое молоко.

По коридору-просеке через лес рабочие ставят столбы, тянут провода — людям будет теплый свет.

Лучатся озерки — сгустки сияния. Раскрашенные листья замусорили стеклянную гладь.

Болотце в лохматых кочках, они — как бородавки.

Болотца видны сразу: вокруг них трава выше чем на лугу.

Поезд взлетает на высокую насыпь.

Внизу, среди осинника, бревенчатая банька, рядом — костер.