«Посылайте против любого внешнего врага России, — но против русского человека, в этой вашей гражданской войне, я с пулеметами и пушками не двинусь! Там, у того же Колчака — мои сибиряки-гренадеры встретятся, офицеры его — мои боевые товарищи. В братоубийственном самоистреблении народа я участвовать не могу».

Всех подробностей этого разговора папы в Губвоенкомате Роня, конечно, не знал и передать Максу не мог, но папа тогда исчезал на три недели из дому, в квартире последовал обыск. Нашли старый револьвер. Верно, папа о нем просто забыл, потому что оружие свое он, по приказу властей, давно сдал, даже наградное, холодное.

На матери в те ноябрьские-декабрьские дни 18-го лица не было. Похоже было, что папу судили и приговорили к смерти как злостного дезертира и классового врага. Приговор послали на утверждение Военного Комиссара Округа, товарища Фрунзе. А может, тот каким-то образом сам проведал об этом суде и удивился — ведь инженер Вальдек доказал себя полезным специалистом и лояльным гражданином Красной Республики. Выяснив подробности дела, товарищ Фрунзе, перед самым своим отъездом в 4-ю армию, потребовал отмены приговора, а затем вызвал папу к себе.

— Какой, же я дезертир? — удивлялся Алексей Вальдек. Не отказываюсь ни от военной, ни от гражданской службы своей родине. Только честно предупредил, на что способен, а на что нет.

— Если мы используем вас на военно-хозяйственной работе? — спросил Фрунзе. — Мы знаем вас как сильного командира и организатора.

— Готов служить где прикажут и положить все силы на пользу доверенного мне дела, — ответил Ронин папа по-военному.

— Надо обеспечить топливом Москву. Создаем военизированные лесозаготовительные дружины из мобилизованных нестроевиков. В лесах поныне скрываются массы дезертиров, их необходимо побуждать к явке с повинной и тоже брать на работу в дружины. Ну, а вместе с тем придется налаживать подсобные производства, так необходимые Москве. От дегтя и смолы до кирпича и теса... Как бы вы отнеслись к такому предложению?

— Думаю, что все это мне посильно.

— Тогда помаленьку собирайтесь в путь-дорогу. Здешние дела сдайте комиссии. Командируем вас в город Богородск [30] под Москвою. Ведь вы, помнится, коренной москвич? Вас уже ждут. Скажите, а инженер Благов, как специалист гражданский, подойдет там для такой работы?..

...Вот так-то, обе семьи, Благовы и Вальдеки, спустя месяца три, покинули Иваново-Вознесенск и Кинешму и выехали в Москву на поезде-максиме согласно военной и гражданской командировкам.

Предварительно папа успел списаться со Стольниковыми, чтобы московские жилищные органы разрешили Павлу Васильевичу «самоуплотниться» командированным военспецом Вальдеком, сдав обязательную 10-процентную норму жилой площади членам семьи вышеупомянутого командированного лица. Разрешение Московского совета было получено — и вот семейство Стольниковых теперь смогло наконец самоуплотниться семейством Вальдек, притом, по самым строгим нынешним правилам!

К месту Леликова назначения под городком Богородском Ольга Юльевна с детьми отправилась в первые послепасхальные дни. Папа выехал туда раньше и обещал жене подать к ее приезду лошадку на станцию.

На площади у Курского вокзала, в низком сером здании справа, работала железнодорожная электростанция. Отчетливо и громко чихал дизель-моторный двигатель, вращавший динамо-машину. Синеватые дымки, похожие на выстрелы, вылетали в небо из толстой железной трубы после каждого вздоха дизель-мотора.

Сразу же за этой электростанцией, вправо от вокзального здания, с обеими его башенками и двумя тоннелями, начинались тупики Нижегородской железной дороги, одной из старейших в Подмосковье. У этих тупиков не было ни перронов, ни платформ, и пригородные пассажиры забирались в вагоны с междупутий. По замыслу строителей предполагалось отправлять пригородные поезда нижегородского направления тоже с главной курской платформы под навесом, однако она бывала постоянно занята поездами курской линии, и для посадки «нижегородцев» служили боковые тупиковые пути. Весной 1919-го ходили между Москвою и Богородским главным образом теплушки: в пассажирских возили граждан поважнее. В теплушку едущий не садился, а влезал. Мужики подсаживали баб, а потом помогали друг другу взобраться с междупутья на без малого саженную высоту в двухосный красный товарняк.

Сопровождать Ольгу Юльевну и детей к папе поручено было Никите Урбану. Бывший папин денщик прижился в семье и обещал не покидать ее до полного устройства на новом месте. Он тоже был зачислен в штат лесозаготовительной дружины и считался военнослужащим. Хотел потом вернуться в родную Черниговщину, откуда, впрочем, получал не очень утешительные вести. Его родным не только не прирезали помещичьей пахотной земли, но, напротив, грозили убавить и собственную, якобы избыточную для семьи Никиты, которую сам он называл «справной».