– Что ты дергаешься? – замешательство полусотенника не укрылось от глаз капитана. – Что, ободрали простака, как липку? Да ладно тебе, не деревеней лицом-то… Его святейшество не о том.

– Вот именно, – поддержал Брицелла жрец. – Конечно, не о том. Я имею в виду что-нибудь такое, ради чего Бейона могла послать вас шнырять по северным рубежам королевства. Раз уж мужичонка оказался весь из себя бесполезный.

Кисель сглотнул. Помолчал.

– Было, мой капитан. Было, твое святейшество. В сумке холщовой корешок лежал. Его Бейона себе забрала.

– Корешок? Что за корешок?

– На кой ляд нашей леди-канцлеру какой-то корешок понадобился? – озадаченно произнес Брицелл.

– Откуда ж мне знать? – с непроницаемым лицом ответил Муйрхейтах. – Забрала, и все тут.

– А каков из себя корешок-то? – спросил Терциел озадаченно.

– Да корешок как корешок. По виду старый. Ну, он такой… – Кисель с трудом подбирал слова. – Резчик его не трогал. Словно тыщу лет под елкой пролежал, старел, темнел…

– Ясно. Можешь идти, Кисель, – жрец кивнул, а когда полусотенник закрыл за собой дверь, обратился к Брицеллу: – Надо проверить, с собой забрала Бейона амулет или в ее покоях остался.

– Амулет?

– Скорее всего. Это многое объясняет. Тот человек, удравший вместе с нею из подземелья, мог быть с амулетом в руках сильнейшим волшебником, а без него – простым недотепой-старателем. Если он тот, за кого себя выдавал.

– Это не объясняет главного, – насупился Брицелл.

– Как Бейона узнала о существовании мужика и амулета в его сумке?

– И это тоже. Откуда взяться амулету у простого старателя?

– Ну, сын мой, не нужно было упускать его из Фан-Белла. Порасспросил бы. С пристрастием. Но… После драки кулаками не машут. Их нам уже не достать. Но остался один человек, с которым нужно побеседовать прежде, чем сон сморит тебя окончательно. Или доверишь разговор мне одному?

– Еще чего, – буркнул Брицелл. – Ты про Хардвара, твое святейшество?

– Конечно.

– Эх, дался он тебе! Нет бы в мешок десяток стонов камней, да в Ауд Мор…

– Сын мой… – укоризненно покачал головой жрец.

– Да понял я, понял все. Пускай живет. Вот только упрям бычок. Весь в батюшку толсторогого. Как убеждать его соизволишь? Или с пристрастием поговорить?

– Не думаю, сын мой, что силой ты добьешься от него дружбы и благосклонности. Помнишь, как он про Кейлина заговорил. Благородство играет. Такого каленым железом жги, а он смеяться в лицо будет.

– Ну, это смотря как жечь.

– Конечно, конечно, сын мой. Но есть иные способы. Не такие кровавые, но не менее действенные.

– Это ты про чародейство, не иначе?

Терциел вздохнул, дернул плечами, словно сбрасывая невидимый плащ. Почесал залысину.

– Эх, что поделаешь, сын мой! Чего не сделаешь ради служения делу Храма. Пусть даже я нарушу вековые заветы Священного Синклита…

– Победителей не судят, твое святейшество, – ободряюще усмехнулся Брицелл.

– Есть судья более страшный, чем совет Примулов.

– Сущий Вовне?

– Совесть.

Терциел снова вздохнул. Помолчал.

– Ладно. Во имя высшей необходимости я беру этот грех на свою душу. Прикажи кому-нибудь из гвардейцев принести мою сумку с амулетами. И пускай ведут Хардвара. К обеду наш бычок будет кротким, как новорожденный теленок.

По синему-синему – такому синему, что казалось не настоящим – небу мчались белые облака. Словно нерадивая хозяйка-великанша выпотрошила туго набитую подушку, и вот, подхваченные свежим холодным ветром, слетающим с близких гор, длинные перья полетели к северу, догоняя друг друга, сталкиваясь, сцепляясь.

Вершину каменистого холма с обрывистыми, скальными склонами венчало приземистое строение, сложенное из обломков дикого камня. Дом, вернее, два сросшихся крестообразно дома, под высокой крышей из красно-коричневой черепицы, мало походил на привычный глазу северянина замок.

Так прохожий встречает невзрачного пса – и ухо одно вверх, другое вниз, да нижнее еще и разодрано на три лоскута, и шерсть на боках в колтунах, а в хвост столько репьев набилось, что уж и повилять не сможет, – но посмотрит в медово-желтые глаза, прислушается к низкому рыку, ленивому, предостерегающему, и желание сделать следующий шаг пропадает бесследно.

В то же время лощеный, вычищенный волосок к волоску, кобель бойцовой породы в сверкающем бронзовыми шипами и бляхами широком кожаном ошейнике такого почтения не вызывает. Хоть весь изойди на лай и на слюну, летящую из грозно оскаленной пасти.

Вот и замок на холме внушал невольное почтение спокойной уверенностью узких окон-бойниц, камнями стен, поросшими седым мхом, и невысокой – в полтора человеческих роста – ограды, и иссеченными, избитыми накладками дубовых ворот. Холм опоясывало три кольца оград. Каждое последующее, расположенное ближе к подножию, ниже предыдущего. Последнее, наверное, уже мог перепрыгнуть хорошо вышколенный конь.