Людоедиха нежно потрепала короля-демона по волосам.

— Руки прочь! — рявкнул Кехелус, отталкивая ее.

— Какой характер, — восхитилась Саграмона. — Ценю!

Он раздраженно фыркнул и отвернулся. Людоедиха умиленно полюбовалась его профилем и продолжила разговор.

— А я еще хотела спросить, — задушевным голосом начала она. — Веришь ли ты в любовь с первого взгляда?

Повелитель Волшебных земель замер, потом медленно повернулся.

— Что?! — недоверчиво спросил он, глядя на людоедиху. — Что ты сказала, ничтожная?

Саграмона прижала руки к груди.

— А я верю! — с жаром воскликнула она. — Со мной раньше такого никогда не бывало. Но как только мы повстречались… — она трепетно вздохнула. — Знаешь, при одном взгляде на тебя, меня так и бросает в дрожь!

Кехелус немного подумал.

— Меня — тоже, — честно сказал он.

Людоедиха застенчиво просияла.

— Вот видишь! Зачем же бороться с чувствами? Послушай, моя пещерка совсем близко, просто рукой подать…

…Дарин снова покосился в сторону раскидистого старого дуба, под сенью которого стояли Кехелус и людоедиха. Они беседовали и, судя по выражению лица повелителя Волшебных земель, беседа была весьма интересной. Но как ни напрягал Дарин слух, он ничего не расслышал.

— Продаешь пергаменты в лавке, вот как, — говорил Варч, поглядывая на Нариша, который, вытянув губы, пробовал с ложки горячую похлебку. — Хорошее ремесло! А ты, тощий, чем занимаешься? — обратился он к Басиянду.

— Я-то? — сдерживая дрожь, переспросил тот: несмотря на дружеское расположение людоедов, бедный раб трясся, как осиновый лист. — Да так, ничем особенным. Господам мои рассказы неинтересны будут.

— Ну, как, — рассудительно проговорил Варч. — Вот Дарин говорил, что ты раб и что тебя ему купец подарил. Ну, и как тебе у купца жилось? Что ты делал?

— Я-то? — клацая зубами, снова переспросил Басиняда. — Приказал выполняния… то есть, выполнял приказания… что скажут, то и делал…

— А что ж тебе приказывали?

— Мне-то? Разные всякости… то есть, всякие разности…

Варч покачал головой:

— Экий ты неразговорчивый, нехорошо. Брал бы пример с хозяина.

Он хотел добавить еще что-то, но тут Нариш облизал ложку, причмокнув от удовольствия, и крикнул:

— Эй, Варч, похлебка почти готова. Тащи соль!

Старый людоед поднялся.

— Соль я в укромном месте храню, — пояснил он. — Она дорогая, потому — беречь надо, зря не расходовать. Вы посидите пока, а мы сейчас мигом: похлебку посолим — и обедать станем.

Он направился к зарослям ежевики: только сейчас Дарин заметил там сваленные в кучу мешки и котомки.

— Господин, — залепетал Басиянда, провожая Варча перепуганными глазами. — Вспомни, каким хорошим рабом я был! Сделай что-нибудь, иначе совсем скоро у тебя не будет отличного раба: трудолюбивого и прилежного!

Дарин вгляделся в его посеревшее от ужаса лицо.

— Басиянда, ты чего?

— Господин, нам нужно бежать отсюда, вот прямо сейчас уносить ноги! Мне не нравятся эти людоеды, очень, очень не нравятся!

— Да почему? Вполне нормальные люди…

— Они не люди, господин, они не люди, — зачастил Басиянда, следя взглядом на Варчем, который возвращался к костру, держа в руке коробочку с солью. — Они — людоеды! Как можно сидеть за одной трапезой с людоедами? А почему они все расспрашивали и расспрашивали обо всем? Что им надо?

— Ну, ты же слышал! Они в лесу живут, новостей — никаких, вот и спрашивают.

— Господин, послушайте, что вам говорит ваш верный раб! Надо бежать, пока не поздно!

Он поспешно отскочил от Дарина: от костра к ним не спеша направлялся Варч. Старый людоед подошел, окинул Басиянду взглядом и усмехнулся.

— Что-то ты, тощий, суетишься много. А на вопросы отвечать не хочешь, беседу поддерживать не желаешь. Не ведут себя так в гостях! Конечно, мы, людоеды, народ не обидчивый, все стерпим, но все же уважение к хозяевам проявить не мешает. Ты как думаешь?

Он остановился перед Басияндой, глядя на него в упор.

— Я-то? — заикаясь, пролепетал тот, уставившись на людоеда, как кролик на удава. — А я-то что? Я уважаю проявление… то есть, проявляю уважение…