Мика повернул лицо к Гюрзе, зрачки были расширены:

— Он взял моего брата за ноги и опустил его головой в кипяток, до самых колен. Просто опустил, как большую креветку.

Гюрза выдержал его взгляд. Они пошли дальше, изредка спотыкаясь.

— Я побежал в комнату и спрятался под кровать. Дед пошел за мной. Я забился в самый угол к стенке и свесил одеяло до самого пола. Но он все равно понял, где я, встал на колени и стал упрашивать меня вылезти. Ты понимаешь, Гюрза?! — теперь Мика чуть не плакал. — Этот ходячий труп оставил моего брата вариться в баке, как какую-то сосиску, а меня уговаривал вылезти! И ты знаешь, что самое страшное, Гюрза? Он называл меня именем брата. Он был уверен, что поставил вариться меня, понимаешь?

Гюрза молчал. А что тут можно было сказать? Да, Мика, я все понимаю, прими мои искренние соболезнования?

— Тогда он взял швабру и стал тыкать ею в меня. И все это время в соседней комнате храпела эта драная коза тетя Варя! Я не знаю, чем бы это закончилось, но ему, наконец, надоело стоять раком у кровати, и он пошел в комнату. Скоро я услышал звук работающего телевизора. Когда с работы вернулась моя мать, он сидел в кресле, пил молоко и смотрел новости. А на кухне продолжал вариться мой брат. Все три часа. Когда я вырос, то узнал, что, когда его вытаскивали из кастрюли, у него отвалилась голова и рука. А все волосы с головы остались на дне. Целы были только ноги, так как полностью не уместились в кастрюле. Эти ноги мы и хоронили, все остальное менты потом спустили в унитаз.

— А что дед? — спросил Гюрза, только для того, чтобы хоть что-то спросить.

— Ничего. Суда не было, его по-тихому отправили в психушку. Он умер через два месяца. Варе, этой алкашке, тоже ничего не было — это обязанность матери следить за своими детьми, а не ее. Вот так.

Они снова услышали лай. На этот раз собак было больше.

— Как ты думаешь, они нападают на людей? — вполголоса спросил Гюрза. Он опустил руку на рукоятку ножа.

— А вчера я снова видел Димку, — словно не слыша вопроса друга, проговорил Мика. — Он был таким, каким я его помнил — крошечным карапузом с курносым носом. Только у него были глаза старика. Может, нашего деда.

Мика вздохнул и пнул ногой грязную бутылку.

— Он сказал мне, что мы с ним скоро увидимся, Гюрза. Из чего я делаю вывод, что жить мне осталось немного. Ты думаешь, я свихнулся?

Гюрза не ответил. Он шел и думал, что еще никогда раньше Мика не говорил столь долго.

— Иногда мне кажется, что вместо Димки в том баке должен был оказаться я, — прошептал Мика. — И дед сделал бы мне большое одолжение, убив в детстве…

На небе зажигались все новые и новые звезды, и Гюрза машинально отметил некое несоответствие — ночь на свалке выглядела куда красивее, чем в городе. Правильно, подумал он позже. Тут нет никаких фонарей и огней, кругом темень, а в городе красоту звезд затмевают миллионы фонарей и неоновых вывесок, из-за чего небо и становится похожим на выцветший, застиранный лоскут.

Собаки еще потявкали и затихли. Гюрза с Микой двинулись дальше.

— Гюрза, ты не задумывался, что мы оба, ничего не обсуждая, поперлись на эту помойку? И идем уж слишком целенаправленно? — спросил Мика. Гюрза огляделся. Действительно, куда они забрались? И смогут ли потом опять выйти на дорогу? Они зашли уже довольно далеко, мерцающие огни вдоль трассы едва виднелись, напоминая сонных светлячков.

— Тут, должно быть, полно их, — приглушенно сказал Мика. — Ты чувствуешь, Гюрза? Ты должен чувствовать. Не зря же тебе дали такую кличку.

Несмотря на прохладный воздух, Гюрза ощутил приливший к телу жар. Низ живота приятно заныл, все нутро охватило знакомое, звериное возбуждение.

— Может, проведем репетицию, Гюрза? — все таким же приглушенным, словно искусственным голосом спросил Мика. — Я же вижу, чего ты хочешь.

«Единственное, чего я хочу, так это на дачу, к Алисе», — подумал Гюрза.

Он посмотрел на Мику и поразился, как тот изменился: лицо напряжено до предела, словно он вот-вот оскалится, глаза застыли капельками смолы, будто примерзнув к роговице, да и вся фигура подобралась, напружинилась, как перед прыжком.

— Да у тебя ломка, Мика, — произнес Гюрза. — Как у Жули, когда он с утра за пивом в ларек бежит. Только у тебя каждый раз доза увеличивается. Но на этот раз я пас. Если чего-то имеешь против — возвращайся к Бокси и Кабану, там ты найдешь полное понимание. Может, еще встретите в это время какого-нибудь чурку.

Мика обиженно молчал. Затем он снова заговорил, и в его голосе чувствовалась неприкрытая злость:

— Ты тоже изменился, Гюрза. Очень изменился, особенно после смерти Алекса. Не знаю, что ты там буровил про свою свадьбу, я и телку-то твою не видел, но спорю на что угодно, что это все из-за нее. Все геморрои из баб, уж можешь мне поверить. Уверен, что и твоя телка загнала тебя под каблук.

Гюрза замедлил шаг. В мозгу кровоточащей занозой застряли слова «телка…», «бабы…».

— Она не телка, Миша, — чуть слышно произнес он.

Мика принужденно хохотнул.

— А кто? Чувак, что ли?

— Она девушка. Телка — корова женского рода. Почему вас, мудаков, нужно учить, как разговаривать? Что Жуля, что ты… Извинись.

Мика с изумлением уставился на Гюрзу.

— Рехнулся? Я должен извиниться? Перед тобой, что ли, Ромео?!

Лицо Гюрзы стало похожим на камень.